Вторая любовь (перевод с английского). Часть 2

как если бы я был в кабине экипажа. Я никогда раньше не делал такого с Карен. Она тоже выглядела удивленной.

— Что ж, я и правда думаю, что это будет лучше для всех. — Карен многозначительно посмотрела на меня, когда сказала «для всех».

— Тогда хорошо: «этого не случилось». — Обе женщины смотрели на меня широко раскрытыми глазами. Я обратился к Карен. — Этого не «случилось», я сделал пальцами кавычки, — потому что ты это «сделала». Выбор за выбором, ложь за ложью, год за годом, ты ДЕЛАЛА это.

— Роб, я не делала ничего из того, чтобы причинить тебе боль, и я никогда не переставала любить тебя. И никогда не перестану. Меня убивает, когда я вижу, какую сильную боль ты испытываешь, и слышу, как ты кричишь во сне. Я сделаю почти что угодно, чтобы помочь тебе, но я не могу извиняться за любовь к Филиппу, и не мечтаю, чтобы этого не было, потому что я больше не буду тебе лгать. Для этого я намного лучшая женщина и жена, и тебе лучше постараться это увидеть.

— Я считаю, что ты не намеревалась причинить мне боль. Тебя просто это не волновало, по крайней мере, волновало недостаточно, чтобы этого не делать. И мне кажется, что это еще хуже.

Карен уже собиралась ответить, но ее прервала Аврил:

— Ты — глупый, глупый человек! Почему ты не можешь понять? Она сделала все, все из любви. Да, любви к Филиппу, но также и из любви к тебе! Она любила вас обоих! Неужели это так трудно понять? — Она вздохнула, как мне показалось, по-галльски. — Если бы только здесь был Филипп. Он бы смог объяснить, и ты бы понял.

— Если бы здесь был Филипп, то, я думаю, объяснил бы я, а он бы понял. — Я говорил тихо и холодно, не пытаясь скрыть гнева.

Я видел, как Аврил сдержала гневный ответ, прежде чем мягко ответить:

— Пожалуйста, поверь, я понимаю твою боль и твой гнев. Я понимаю, но есть только один выход из твоей боли — это любовь. Твоя прекрасная жена, и я тоже, мы поможем тебе, если ты нам позволишь. Все, что я сказала тебе сегодня утром, — правда.

— На самом деле, Аврил? Сегодня утром ты сказала, что у нас много общего. По правде говоря, у нас этого нет. Да, у наших супругов был роман, но тебе говорили правду, а меня обманывали и предавали. Ты заранее дала разрешение, меня же даже не спросили. Тебя пригласили в их роман, а меня держали в стороне.

— Ты должен мне верить, я думала, что ты знаешь и одобряешь.

— Почему ты так подумала? Тебе сказала Карен? — Я заметил, что женщины обеспокоенно переглянулись.

— Н-нет, — начала Аврил. — Я... — ее голос замер в замешательстве. Ни одна из женщин не могла встретиться со мной взглядом.

— Ясно. — Итак, Карен манипулировала Аврил так же, как и мной, чтобы поддерживать иллюзию своей идеальной истории любви. — Есть еще одно, что я хочу сказать сегодня вечером. Вы обе говорите, что Карен всегда любила меня и любит до сих пор. Я думаю, что это правда, но так же верно и то, что любовник Карен с самого начала вытеснил меня из ее сердца. — Обе женщины стали громко это отрицать... Я подождал, пока они успокоятся. — Карен, сколько сотен или тысяч слов лжи ты наговорила мне, чтобы быть с Филиппом? Сколько обещаний, данных мне, ты нарушила ради него? И ни разу не было наоборот, ни разу за двадцать лет, не так ли?

— Роб, я всегда возвращалась к тебе домой, и всегда буду это делать.

Я покачал головой:

— Ты возвращалась ко мне домой, зная, что скоро снова бросишь меня ради него. С тех пор как он умер, у тебя этого больше нет, вот почему тебе пришлось вернуться. Ты не бросаешь своего мужчину номер один на недели, чтобы оплакивать своего мужчину номер два. Нет, ты бросила свой второй номер, чтобы оплакивать первый. — Я встал и вышел из комнаты.

Я закрыл и запер дверь своей комнаты на ключ, затем упал на стул напротив нее, весь дрожа. Мое сердце бешено колотилось, как это часто случалось после кризисов на авианосце. На самом деле это неудивительно: это был кризис, и летная палуба «Айка» была гораздо ближе к моей зоне комфорта, чем конфронтация в гостиной с двумя женщинами. Тем не менее, я пережил ее и теперь знал, что снова смогу такое пережить. Когда мой пульс нормализовался, я с удивлением почувствовал себя отдохнувшим, словно воздух, которым я дышал, стал более свежим и новым, хотя и очень холодным.

Мне требовалось связаться с моими сыновьями, чтобы сказать им, что я не держу на них зла за то, что они держали в секрете роман своей матери. В любом случае, это — не их вина, и возможно, теперь, когда я все знал, мы сможем восстановить часть той близости, что была разрушена из-за того, что им пришлось скрывать роман Карен. Я все еще любил их, и им нужно было это знать.

Кевин был благодарен за мой звонок, я думаю. Как бы то ни было он поблагодарил меня. Он сказал, что настолько привык к секрету своей мамы, что через некоторое время это стало нормальным. Он просто больше не думал об этом. Казалось, он не заметил, насколько осторожным стал в отношении меня. Думаю, это стало частью его «нормальности». Он не думал, что я должен так уж сильно винить Карен, в конце концов, что еще она могла сделать?

— Может быть, прекратить свой роман?

— Папа, ты не понимаешь. Они были... ну, они были нашей семьей, когда тебя с нами не было. И все еще являются. — Я знал, что так и будет, но все равно мне было больно. — Послушай, ты — все еще мой папа, и всегда им будешь, но Дю Монт — важная часть также и моей жизни, а не только маминой. Теперь, когда ты знаешь о... ну... я надеюсь, ты сможешь признать, что мы все связаны с их семьей, и это хорошо.

Мой разговор с Оскаром был еще тяжелее. Он казался из-за чего-то защищающимся, я не знаю из-за чего. Карен сказала, что у него есть сосед по комнате по имени Марк, с которым она познакомилась, когда была в Калифорнии, но не хотела много о нем говорить. Он тоже не видел ничего плохого в том, чтобы хранить секрет своей матери.

— Она попросила меня, это был ее секрет, и я хранил его. Так в чем дело?

Я пытался поговорить о его учебе и другом, но после нескольких неловких пауз сдался. Я был рад, что приложил усилия, чтобы поговорить с моими сыновьями, потому что это было правильное решение, но, очевидно, оно ничего не меняло.

***

Лиза хотела узнать, как дела, поэтому мы снова пошли обедать. На этот раз мы вызвали у команды свист. Я мог видеть, как уголки рта Лизы подергивались вверх, а мои уши покраснели. Она сказала, что уже видит, что мне стало лучше.

Казалось, на какое-то время все успокоилось. Я не имел никаких известий от Кевина или Оскара, но в этом не было ничего необычного. Аврил въехала к нам и никуда не собиралась уезжать в скором времени, если вообще собиралась. Карен то и дело стучалась в мою дверь и спрашивала, не хочу ли я присоединиться к ним за ужином. Я отвечал «нет», она вздыхала и спускалась вниз.

Полагаю, это было неизбежно, что я потратил слишком много времени, пытаясь понять, почему я так и не распознал, что Карен мне изменяет. Оглядываясь назад, я мог видеть признаки, особенно сразу после того как вернулся домой из Ирака. Более умный мужчина чем я, заметил бы их. Почему она была такой отдаленной, когда я больше всего нуждался в ней? С какой стати администратору здравоохранения штата Нью-Йорк требовалось ездить в Монреаль примерно раз в месяц? Я должен был признать, что она очень хорошо отводила мне глаза. Думаю — большая практика. Кроме того, я полностью ей доверял. Чем больше я думал об этом, тем глупее чувствовал себя. В сочетании с чувством предательства и покинутости, а также с тем, что мне сказали о том, каким замечательным парнем был мой заместитель, неудивительно, что я проводил много времени на работе...