Ледяное счастье

— Правда, — улыбаюсь этому мальчишке и возвращаюсь к детской голове, лежащей у меня на коленях.

Мы вздрагиваем все, когда из операционной выходит хирург.

— С кем я могу говорить? — по голосу чувствуется, как он замучился.

Ковалев бросается первым, но Татьяна останавливает его, схватившись за ремень джинсов. Что-то шепчет и кивает на меня. Я аккуратно укладываю голову сына на кушетку. Встаю и одергиваю юбку. Я — жена форварда! Поэтому, задрав подбородок, иду сквозь строй команды. Иду, считая шаги. Раз, два, три, четыре, пять... вышел зайчик погулять. О чем я думаю, идиотка?

Подхожу вплотную, вскидываю взгляд, утыкаюсь им в усталые глаза врача.

— Операция прошла успешно, — докладывает он. — Реабилитационный период будет долги-и-и-й... ч-ч-черт, нашаты-ы-ырь...

Я падаю на руки Кирилла.

Очухиваюсь от того, что Ковалев хлещет меня по щекам. Медсестра с нашатырной ваткой стоит в дверях столбиком.

— Жива? — рявкает вратарь.

Приближает к моему лицу искаженное свое:

— Попробуй только сдаться! Он в порядке. Все будет хорошо. Он встанет.

— Мама!

Артем вырывается из чьих-то рук и бежит ко мне. Хватаю в объятия его голову, прижимаю к себе. Все будет хорошо, мальчик, все хорошо...

***

Артур открыл глаза на четвертый день после операции.

Дочку забрали Ковалевы, а мы с Артемом не выходим из палаты. На мои бесконечные вопросы «Когда?» врач отвечает одно: «Это зависит только от него. Мы сделали все возможное».

Муж пытается повернуть голову, но шейный корсет не позволяет. Скашивает глаза, и мы с сыном встаем. Подходим ближе, попадаем в обзор его взгляда. Артем прижимается ко мне дрожащим телом. Обнимаю его за плечи, пытаясь успокоить.

— Привет, — слышим оба.

Голос, который я хотела услышать полтора месяца. Слабый и хриплый, он кажется мне громом, который раскалывает надо мной больничный потолок.

Сын вырывается и бросается к отцу. Встает на колени у кровати и ложится головой тому на живот. Я ожидала, что он закричит, но Артем просто смотрит, ловя каждый отцовский вздох.

— Привет, — отвечаю одними губами.

У меня дрожат руки и ноги, я боюсь подойти к мужу. Боюсь того, что все это сон, стоит только потрогать его измученное лицо, как мы все проснемся. Чудес не бывает, волшебство разобьется на сотни острых осколков. Они вонзятся мне в сердце и я умру.

Артур внимательно оглядывает мою фигуру:

— Кто?

— Дочь.

Второе слово придает мне уверенности. Подхожу и провожу пальцами по заросшей щеке. Я брила его два раза в неделю, но сейчас буду брить каждый день хоть всю оставшуюся жизнь.

Ты только не закрывай глаза, не пугай меня. Хочешь, молчи. Тебе трудно говорить, ты так долго молчал. Но не закрывай глаза, смотри на меня.

В серой глубине что-то мелькает, пересохшие губы раздвигаются в улыбке:

— Пить хочу.

Артем срывается с места, выбегает в коридор. Возвращается уже с врачами. Меня отстраняют от мужа, команда докторов окружает кровать. Но я уже не боюсь. Отбоялась. Знаю, что он обязательно встанет. Будет лежать еще долго — может полгода, может год — но встанет. Потому что...

«в хоккей играют настоящие мужчины».

***

Там, в госпитале, я не знала, как будет трудно потом. Не хотела знать и думать. Из палаты выгнала всех. Остались только мы с Артемом.

Перебьетесь! Это мой муж. Поставлю на ноги, еще наржетесь, как дураки. Ковалев не сдержался и обматерил меня прямо в больничном коридоре. И только Таня легко пожала мне руку:

— Удачи, подруга. За дочь не волнуйся. Мои мальчишки уже уговаривают меня на сестренку.

Мне отдали его через десять дней. Выслушиваю наставления хирурга — волшебника. Как спать, как дышать, как шевелиться.

— И разговаривайте с ним, ему нужно много говорить, — заканчивает врач.

А ведь обещала заткнуться. Придется нарушить обещание. Говорить я умею, главное — не проговориться о том решении, которое приняла в кабинете прошлого врача. Об этом Артуру знать не стоит. Оно останется во мне тяжким грузом. И каждый раз, когда мне захочется жалости, я буду доставать это воспоминание и ненавидеть себя. Буду вспоминать глаза сына, которому показалось, что папа пошевелился. У этого мальчика-мужчины доставало сил и на отца, и на сестру, и даже на меня.

***

К маю Артур уже сгибал ноги в коленях. Первая эйфория от его пробуждения постепенно сошла на «нет». Он стал невыносим. Впервые открыв глаза в госпитале, он надеялся подняться через месяц. Выехав только на спортивной злости и силе. Но когда понял, что лежать придется как минимум до лета... Даже Артем начал чаще уходить из дома. А перевернуть тело мужа в одиночку я не могла. Исхудавшее и усохшее в мышцах, оно все равно было неподъемным. И тогда на помощь пришел Ковалев.

Помню, как он орал на меня в прихожей, сузив глаза:

— На что ты надеешься, дура?! Ты не справишься одна.

— У меня есть сын, — только и отвечала я.

Когда надо, то умею быть упрямой, как осел. Или ослица?

— Артему всего лишь десять лет.

— Десять с половиной.

— Велика разница, — фыркает Ковалев.

И когда Артур напрочь отказался от памперсов, я сдалась. Вратарь приходил три раза в день. Менял белье, подкладывал утку. Разминал затекшие мышцы, обмывал потное тело, делал массаж. (Эротические истории) Что там случилось в голове у мужа, я не знаю. Трогать себя он мне запрещал. Смешно, ей-Богу. Что бы он сделал? Но, взглянув в его горящие злостью глаза, всегда отходила.

А Ковалев... Я была благодарна своему случайному любовнику за то, что он ни разу не напомнил о моей слабости.

— Марина, — непонятные нотки в голосе Артура заставляют меня замереть на кухне.

Он уже вовсю шевелит и руками и ногами, даже пытается приподняться на постели. Но сил не хватает и с громкими матами он всегда падает обратно.

Захожу в комнату, вытирая руки полотенцем:

— Что?

Смотрит на меня, не мигая. Я так отвыкла от того, что плещется сейчас в серых океанах. В последнее время они бурлили лишь злостью, да ненавистью. А теперь... теперь там то, что двенадцать лет назад выстрелило в меня в упор: ласка и бесконечная нежность.

— Поцелуй меня, пожалуйста.

К горлу подкатывают слезы. Такая простая просьба, но от нее хочется кричать. Я скрутила себя в узел, отложив все на потом. На тогда, когда это сильное тело сможет встать. Вот и нацелуемся. Отдам дочку Ковалевым, отправлю Артема в спортивный лагерь. Сниму халат, и не буду одеваться трое суток, как минимум.

— Марина...

Проглатываю его последние слова своими губами. Поцелуй такой сладкий и напоминает наш первый, в кинотеатре. Я успела забыть, какие у мужа мягкие губы. Как ловко он умеет пользоваться языком, доводя меня до исступления.

Останавливает своей ладонью мою руку, что поглаживает его по груди. Чуть отстраняется, заставив разочарованно вздохнуть. Мне мало, хочу еще.

— Проверь, — шепчет прямо в губы.

Вопросительно поднимаю брови. Что проверить?

— Ну... — на лице Артура появляется легкая гримаса раздражения моей непонятливостью, — мне самому трудно.

Все так же не соображаю, к чему он ведет.

— Да можешь ты проверить: живой я там или нет? Ничего не чувствую.

Ой, кажется, я понимаю, чего он хочет. Откидываю покрывало, осторожно оттягиваю резинку трусов. Артур помогает, приподнимая бедра на постели. По его лицу проходит болезненная судорога. Замираю от страха, но он шепчет:

— Давай.

И я даю. Заглатываю до основания мягкий член без малейшего намека на эрекцию. Через несколько минут муж откидывает мою голову.

В раздражении бьет кулаком по постели:

— Блядь!
Дышит сквозь стиснутые зубы.
— Убирайся к черту, — приказывает мне.

Поднимаю взгляд и вижу, как его глаза опять наливаются злобой. Из глубин истерзанного тела поднимается ...  Читать дальше →