Остров

А однажды мы с мамой поехали в гости в Россию. У неё в Ленинграде жили родственники. У этих родственников была дочь, которая училась в десятом классе. Мы сидели за столом, когда эта Аня вернулась из школы, как это там называется. Сняв своё пальто, она вошла в комнату, и я увидела, что на ней поверх коричневого платья надет черный матерчатый фартук.

Я уже умела контролировать свои эмоции, но сдержаться мне стоило огромных усилий. А эта Аня спокойно села за стол и начала есть. Её мама посоветовала ей пойти в свою комнату переодеться, но Аня отмахнулась. Потом, когда надо было мыть посуду, она, к моему великому удивлению, поверх своей формы надела другой фартук.

Сейчас я уже не помню, о чем мы с ней говорили. И говорили ли вообще. Но тему одежды даже не затрагивали. А когда спустя неделю мы уже летели в самолете, мама сказала, что, когда я смотрела на Аню, особенно, когда она была в школьной форме, глаза у меня были шальные. Я только пожимала плечами.

И вот сейчас на меня хотят надеть фартук. Я замычала и замотала головой, но девушка только рассмеялась, а потом строго сказала:

— Прекрати выть, рабыня! Знаю, что не любишь, но будешь носить! И твоего мнения здесь никто не спрашивает!

С этими словами она накинула мне на шею лямку и, расправив фартук, туго завязала его на моей талии. У меня закружилась голова, и я чуть не потеряла сознание, но «Черная» несильно хлестнула меня по щеке и только ухмыльнулась.

Оставив меня стоять, она откинула в сторону черное покрывало, закрывавшее выемку для рук, расстелила на лежанке какую-то белую короткую простыню и помогла мне лечь. Когда руки утонули в этой выемке, я лишилась возможности двигаться, а девушка зачем-то запеленала меня этой простыней, оставив неприкрытыми мои торчавшие груди, которые плотно облегал нагрудник фартука. Затем, она натянула на меня еще один мешок, только по свободнее. У этого мешка не было никаких карманов, но зато я заметила огромный капюшон.

Приподняв голову, я увидела, что эта девка натягивает мне на ноги маленький мешок.

— Почти всё! — торжествующим тоном сказала она, — Осталось только привязать.

С этими словами она продела снизу в дырку ременную петлю, накинула её на ноги и затянула где-то внизу. Потом пристегнула ошейник, продев тонкий поводок в отверстие в головах этой адской кровати, и зафиксировала его где-то внизу. Ремнями, которые свешивались с лежанки, она обхватила меня в области талии и туго стянула их.

— Лежи и отдыхай, — сказала девушка, накидывая мне на голову капюшон и завязывая его на шее, — Смотреть тебе не на что и не зачем. А чтобы совсем скучно не было, я тебе развлечение приготовила. Затычки в твоих трусиках я смазала специальной мазью. Скоро она начнет действовать.

Я оказалась в полной темноте обездвиженная и лишенная возможности говорить. Да и одно сознание, что на мне этот проклятый фартук, привело к тому, что я разрыдалась.

Вскоре я начала чувствовать те «радости», о которых говорила «Черная». Обе мои дырочки начали зудеть, но это была не чесотка. Мазь, впитываясь, возбуждала меня, то накатываясь волнами, то затихая, будто давая передохнуть. Но с каждым разом, с каждой волной зуд становился сильнее, а перерывы — короче. Вскоре перерывы совсем исчезли, слившись в один нестерпимый зуд. Он распространялся по телу, не давая забыться, отрешиться. Моё дыхание стало глубже, груди напряглись, а соски стали чувствительнее и при каждом вздохе терлись о нагрудник фартука, еще болше раздражаясь. Тут я заметила еще одну неприятность: нагрудник, как и весь фартук, был сшит из клеёнки, обратная сторона которой была шершавой, что только добавляло непрмятностей.

Возбуждение нарастало, зуд становился невыносимым. Не имея возможности шевелиться, я не могла поменять положение своего тела, и это сильно действовало на сознание. Неужели все десять дней карантина меня будут преследовать эти мучения?! Я думала, что не вынесу этой пытки. Я стонала и корчилась в этой проклятой резине, спутанная по рукам и ногам и с заткнутым ртом.

Груша, выполнявшая роль затычки, придавила мой язык, слюни текли ручьем по щекам, образовав под шлемом мерзкое скользкое болото, избавиться от которого я не могла. Слезы отчаянья залили глаза, которые и так ничего не видели из-за надетого на голову капюшона. Я даже не знала, день сейчас или ночь.

Но постепенно зуд начал стихать, возбкждение ослабло. Тело, ставшее липким от холодного пота, постепенно расслаблялось. Эта «радость» высосала из меня все оставшиеся силы, и я провалилась в тяжелый мучительный сон.

— Просыпайся, рабыня! — кто-то тряс меня за плечо.

Я с трудом открыла глаза. Капюшона на голове не было, и я смогла рассмотреть тех, кто меня будил. В прочем, никого нового я не увидела. Перед моим «Прокрустовым ложем» стояли те же девицы, которые меня сюда определили. Почему-то они улыбались, хотя, мне совсем было не до смеха.

— Как спалось? — слащаво улыбаясь, спросила «Черная».

Я бы ей сказала пару комплиментов, если бы они раскупорили мой рот, но в ответ я смогла лишь тихо промычать.

— Это — профилактика, — сказала «Рыжая», — Для ознакомления. В следующий раз, если провинишься, эффект будет сильнее, и в твоих миленьких дырочках будут не простые затычки, а вибраторы. Вот тогда поймешь, как надо себя вести рабыне.

— Кончай пугать! — толкнула её в бок «Черная», — Она же умная девочка! Будем считать, что первый урок она усвоила и будет послушной.

— Посмотрим, — протянула «Рыжая».

Переглянувшись, они принялись за дело. Отстегнув от лежанки, они ловко распеленали меня, освободив от мешков и фартука, развязали ноги и стащили трусики, к этому времени ставшие мокрыми от выделений, и повели в туалет. Там девицы меня обмыли, протерли и дали время опорожниться. Потом подмыли и вытерли мягким полотенцем. Руки оставались связанными, а рот заткнутым. Но накладку и шлем они с меня сняли и протерли лицо, освободив от засохших слюней и слез.

Я почувствовала себя намного лучше и даже поыталась улыбнуться в знак благодарности. Девицы это заметили и тоже улыбнулись. Но мне показалось, что улыбки были не искренние, а скорее протокольные.

«Няньки», против моих ожиданий, снова связали меня и натянули нижний мешок и, конечно, этот противный клеёнчатый фартук, от которого мне сразу стало хуже. Верхний мешок они надевать не стали, но маленький мешок на ноги натянули. Уложив меня на лежак, они привязали к нему мои ноги, но шею не стали фиксировать. «Черная» нянька приподняла меня за плечи и села за спиной, поддерживая меня в полусидячем положении. «Рыжая» достала откуда-то небольшой столик и поставила передо мной на мою постель. Не спша, она выставила на него аллюминиевую миску с кашей и стакан с чем-то ярко красным. Рядом она положила ложку и протянула своей напарнице большую матерчатую салфетку, которую та сразу же заложила за нагрудник моего фартука. К слову, этот нагрудник своими шейными лямками был поднят почти до подбородка, так что салфетка вполне выполняла свои функции.

Аккуратно вытащив изо рта затычку, «Рыжая» промокнула губы салфеткой и дала мне немного попить. После этого начала кормить меня с ложечки, терпеливо ожидая, когда я проглочу очередную порцию. Девушка за моей спиной тоже не сидела без дела. Время от времени она промакивала мне губы, а между этим занятием гладила меня по грудям, лаская соски, еще с ночи, остававшиеся в возбужденном состоянии. Не могу сказать, что мне это сильно нравилось, но уж во всяком случае, не мешало.

Каша, которой меня кормили, была непротивной, даже вкусной, поэтому, я и съела её всю. Меня напоили красной жидкостью, оказавшейся клюквенным морсом.

Покончив с кормлением, «Рыжая» поставила передо мной другую миску и поднесла ко рту кружку с пахнувшей мятой жидкостью.

— Полоскать! — приказала она и прижала ...  Читать дальше →