О том, как было, когда в нашей стране секса не было...

Страница: 1 из 5

Оговорюсь сразу. Это интересно будет прочитать только тем, кто родился в середине-конце шестидесятых годов прошлого века. Тем, кто родился и вырос в центре Москвы, а потом их родители (вот, что удивительно, совершенно бесплатно) получили вместо коммуналок, где проживали до этого, отдельные двух-трех комнатные квартиры. Правда, уже на окраинах столицы. Мы, наша семья, жившая на Самотёке в одиннадцати метровой коммуналке, получили трёхкомнатную квартиру на Россошанке. У чёрта на рогах, как я тогда думал...

Под вечер вода в пруду застыла. Застыло всё в природе: ни листок не шелохнётся, ни ряби по воде — замерло всё. Такой удивительный час существует под вечер Лета. Когда солнце с двух сторон: сверху, с неба... А еще и снизу, отражением в воде. Даже птицы в этот час замолкают. И если в этот час не копаешь картошку на своих шести сотках, или там по даче чего не подправляешь топором или молотком с гвоздями, то лежишь на травке, и сливаешься с природой в одно целое в этот удивительный вечерний час лета. И думаешь, и мыслишь, и расслабляешься...

... Нижний пруд мы нашли года три спустя. Мы — это наш класс. Точнее, на тогда — его только четверть.
Наш класс был удивительным классом. Впрочем, почему был? Таким и остался спустя уже... сколько? Вот ведь, ни фига себе, уже 37 лет.
Прежде чем перейти к той истории, расскажу, почему и чем наш класс был уникальным.
В начале семидесятых прошлого века (обалдеть, если вдуматься, как же я стар!) центр Москвы, «коммуналки», начали расселять.
Что такое «коммуналки»? По себе скажу: до 1972 года мы жили — пять семей с общей единой кухней, одним краном на кухне и одним туалетом на всех. Из крана лилась только холодная вода. А горячая... Это только раз в неделю: баня на Селезневке.

И вот наша семья: батя покойный сейчас, матушка, младшая сестра и я, жившие в одиннадцатиметровой комнате в «коммуналке», получает от государства трехкомнатную квартиру. Это на сегодняшний день может быть немножко непонятно: не в кредит, не в ипотеку — просто она нам предоставляется. Безвозмездно. Или, как говорила Сова в мультфильме про Винни-Пуха «Да-а"дом»...
Тогда был несмышлёнышем четырнадцатилетнем, а потому и дурным. Я не понимал радости родителей: ну что хорошего уезжать отсюда хрен знает куда? А мы действительно туда и уезжали. В Чертаново. И даже не совсем в Чертаново, а на самую его окраину, на Россошанку — Россошанскую улицу.

Бродили тогда еще разговоры, что, мол, Петр Первый в бытность его, неугодных дворян ссылал из Москвы. Провел некую черту, за которую их и отправлял. И всё, что было за этой чертой — назвал Чертаново. Так-нет — не знаю. Но нас туда отправили...
Это вот сейчас — метро. Хочешь такое, хочешь лёгкое, бульвары просторные и верхний транспорт... А в начале семидесятых; на том месте, где сейчас Северное Бутово, были холмы. Я когда случается, хожу сегодня по бульвару Дмитрия Донского, улице Грина, вспоминаю, как тогда, зимой мы катались здесь на лыжах, а летом, право же, как в зоопарке — коровы паслись на лугах. И пастушки, пастушки, пастушки...
Теперь тут дома. И место считается более чем престижным.

Да что там! Когда только вселились, выходил из автобуса на своей остановке «24 квартал Чертаново» (а только так можно было тогда до нас добраться: от метро «Варшавская» 25 минут на старом автобусе — «керосинке»), и шёл к своему дому через ряды свободных торговцев, то мог приобрести в том числе и натуральное (свое!) сало. Старое Варшавское шоссе тогда с двух сторон сжимали частные дома, в которых держали и свиней.
По правителю нашему, Никите Сергеевичу Хрущёву «пятиэтажки» блочные стали называть в своё время «Хрущёбы». А мне наши девяти, двенадцатиэтажные монолиты в эпоху Брежнева, в семидесятых, представлялись не иначе как «Брежняки»...

И всё-таки я о своём классе. Такой встретишь редко. Оговорюсь — его, то есть их, изначально было два. 8 «А» и 8 «Б» в новой школе — новостройке. Старших классов не было. Просто не было тех, кто бы их заполнил.

Год спустя были экзамены, которые прошли не все, и те, кто их не прошли, вынуждены были уйти в ПТУ, которые сейчас гордо называются «колледжи». Ну а те, кто остались — они стали учениками девятого, впоследствии десятого — первого выпуска нашей школы. Почему, с моей легкой руки, потом наш класс называли «Делом пёстрых».
Нам повезло. В том смысле — когда приходит новичок в класс, он должен влиться в класс... В какой-то степени мы все были новичками — с Таганки, с Самотёки, с Покровки, с Арбата... И мы
не вливались в класс, мы воссоединялись. Нас всех объединяла эта школа. Мы не притирались к классу, мы притирались друг к другу.
И скоро, помимо школы, нашли для этого другие возможности. Зимой, конечно, лыжи. Ну а летом...
До Битцы было как бы два шага. Минут сорок пешком. И, через еще нетронутый лес, где (не вру!) тогда еще по дороге можно было набрать орехов и грибов. А только если перейти через МКАД — огромный и практически пустой пруд.

К десятому классу этот Эдем стал сдавать свои позиции. Буквально в нескольких шагах от него вырастали новые жилые
кварталы — «Ясенево». И скоро на берегах пруда стало также тесно, как на берегах Черноморского побережья.
Окунать свое тело в грязь не хотелось...
Выход нашёл Мишка (как ему это пришло в голову?) Он однажды привёл нас ниже, туда, где был другой, Нижний пруд. Хоть каскадом и сливалась вода с Верхнего, в Нижнем — из него словно вся грязь уходила еще ниже, в Третий; и была настолько чистейшая для нас, собравшихся на его берегу, что на три метра можно было без труда видеть дно.
Долго, очень надолго это место стало Нашим. Года через три только стали, потом, появляться редкие полотенца-лежанки новых отдыхающих. Сказывалось еще и то, что не было внизу ни одной палатки, ни одного магазина, которые могли бы продать бутылку пива или там пачку сигарет. Всё это можно было приобрести только, отстояв изрядную очередь, на Верхнем пруду...

... Не уверен, но сейчас доступ к нему, кажется, закрыт. Ведь помимо пруда, там еще есть и старая Усадьба. Покопавшись потом в архивах, выяснил; она принадлежала Толстым — родителям Льва
Николаевича. И вроде даже там сохранился уникальный (по преданиям) диван, на котором он и был зачат. Лев Николаевич.
Но нам тогда было на эти факты наплевать. Потому что под вечер вода в пруду застыла. И застыло всё в природе...
Мы уже год как закончили школу. Мужиков, среди них и я, оставалось мало. Военкомат ударными темпами собирал призывной урожай.
Что касается меня, то я находился в воздушном состоянии, подвешенном: между допуском к следующему экзамену и словами из песни «... прощай труба зовёт, солдаты — в поход»

Меньше стало и девчонок среди нас: наш класс на сегодня — десять пар. Тогда же, когда их парни ушли в армию, они как-то
сразу отошли в сторону. Ждали... И уже реже участвовали в наших... как сказать-то это? В «тусовках», современным языком, что ли?
Только вот Жэка была другой. Не из них. С характером. Своенравная она была... Сколько лет прошло, я, к сожалению, никогда таких не встречал потом больше.
... В тот день было нас тогда, в ту субботу, человек семь или восемь — не больше. Каждый воспринимал застывшую красоту так, как лежало у него к этому душа. Моя свербила своеобразно: послезавтра станет ясно с моим « Ва-банком»: я сдавал в МГУ на
факультет журналистики. Итак, если меня не будет в списке сдавших сочинение, то продолжением станет напевать: «а для тебя родная, есть почта полевая... « И не будет меня здесь тогда в ближайшие два года...

Теребило меня еще и другое: как же Женька, Жэка, Жэкочка похорошела за последний после школы год.
... Мы были знакомы всё то время, что существовал наш класс. Я сидел за партой сразу за ней и ерундил с ней по — разному. Ну, вот, скажем, посередине урока мог (фантазия такая пришла) двумя пальцами ей по бокам ткнуть. Она ахнет, училка на нас посмотрит грозно, а мы ...

 Читать дальше →

Последние рассказы автора

наверх