Кастинг для грудастой

— Юленька, — ошеломлённо развёл руками я. — А как, по-вашему, делается в кино имитация полового акта?

— Вот так и делается, — поддакнул Георгич.

— Членом в лицо?!

— Юленька, игра в кино, это тяжёлый труд. Часто неприятный. За что, по-вашему, актёры такие гонорары получают?

— Да-да, тебе охуеть как нелегко придётся!

— И в грязи сутками лежат, одну сцену часами снимая, и по канализациям ползают, и одежду, заскорузлую от бутафорской крови, неделями не снимают...

— А если фильм про маньяка, то неделю висят голые на цепях в холодных подвалах! И всё, пиздец, простыла, вся в соплях!

— Вы думаете, пока не станете звездой, при съёмках на Багамах вас в пятизвёздочный отель селить будут?

— Хуюшки! Будешь в бунгало жить...

— ... на берегу океана. И прибой вас будет каждое утро в пять утра будить! А завтракать придётся одними кокосами.

— Ну вы хоть как-то поаккуратней, что ли, — слезливо попросила Юленька, явно вдохновлённая ужасными перспективами тропического рая, и снова встала на четвереньки.

— Молиться не забывай, — пристроился позади неё Георгич.

Я снова взял девушку за голову и, поправив платок, уже неторопливо, ибо согласие получено, принялся водить членом по её очаровательной мордашке.

— Сергей, — вдруг прошептала она, — а у вас встаёт...

— Я же живой человек, — прошептал я в ответ и ласково погладил девушку по щёчке. — Но вы не бойтесь, мы наших актёров так бромом накачаем, у них вообще год не встанет.

— Хорошо, — она снова забормотала псевдо-латынь.

Я уже не столько гладил лицо членом, сколько тыкал им в щёки, ноздри, глаза, скользил по губам, а потом прицелился и в момент «аминя» вдвинул член во влажный тёплый рот, тут же вышел, ткнул замолчавшую в оторопи Юленьку в щёку, и снова — в рот. Юленька зафыркала и отвернулась.

— А вот это уже очень непрофессионально с вашей стороны! — сделал я замечание. — Вы зачем дубль портите?

— Вы мне член в рот суёте!

— Так я ж не специально.

— Правда, он не специально! — подтвердил Георгич, только что с упоением возивший вздыбленной елдой по юлькиным ягодицам. — Он в потолок глядит, страсть изображает. Хуй же у тебя перед носом? Вот и смотри сама, куда берёшь.

— Юленька, вы меня удивляете. Это же профессиональный риск! Снимаешься в драке, наверняка схлопочешь по морде, снимаешься в водопаде, можешь подцепить воспаление лёгких, а снимаешься в постельной сцене...

— Можешь ещё кое-что подцепить!

— ... нет-нет да хуй и оближешь.

— Тебе впервой что ли? Хуя во рту не держала? Одним больше, одним меньше! Тем более, что Серёга и засовывает-то на полшишки. Да и чего там засовывать, смех один.

— На себя посмотри, ага? — и уже актрисе: — Давайте работать профессионально, Юленька.

Я направил её лицо на мой вздыбившийся хуй и снова начал тыкать. Юленька мычала молитву сквозь плотно сжатые зубы. Я нашёл новую забаву: я утыкал налитую головку в губы девушке и скользил по ним вверх всем стволом члена, утыкаясь в курносый носик и задирая ей голову так, что волосатые яйца оказывались лежать на пухлых губах. Губы бормотали, приятно щекоча яйца. Рассудив, что так ей нравится ещё меньше, Юленька сделала губки мягкими и стала пускать меня в ротик. Я этим пользовался, и всё чаще вкладывал член в рот, проникая с каждым разом всё глубже. Мне даже стало казаться, что девушка начинает ловить хуй губами.

Георгич плотоядно улыбнулся мне и демонстративно принялся смачивать головку слюной:

— Знаешь, Юль, что самое главное в кино? Натурализм! А как получить по-настоящему натуралистичную сцену?

Он начал водить хуем по половым губам. Юленька выпихнула языком мой член изо рта и прошептала, растеряно глядя невинными пушистыми глазами:

— Сергей, мне кажется, он собирается в меня войти...

— Вы слушайте, слушайте, он дело говорит.

— Чтоб получить натуралистичную сцену, Юля, надо делать всё по-настоящему. Опа!

Он задвинул девушке по самые яйца, она вскрикнула, и я, поджидавший, засунул хуй ей в рот. Мы ебли Юленьку в два смычка, она вопила что-то невнятное и вырывалась, но мы крепко держали её — один за голову, другой за жопу.

— Да не крутись ты, — увещевал, пыхтя, Георгич. — Мы же так снимем, что видно ну совсем ничего не будет!

— Да это она роль исполняет, — объяснил я ему. — Её же свирепые гунны насилуют.

— А! Теперь ясно. Молодец, натурально исполняет. Слушай, Серёг, когда эту сцену снимать будем, надо свет на десять часов поставить. Смотри, как прогнулась. Чудно сыграет на ткани. Полутени, блики... Очень эротично, чики-пики!

— А я бы на полдесятого сдвинул. Тогда на пол классная тень от её качающихся сисек ляжет, с сосочками.

— Во, бля, сиськолюб!

Слушая наши профессиональные обсуждения, Юленька притихла, расслабилась. Губки её, обхватывающие мой член, сделались мягонькими, куда-то делись зубки, и если она ещё не подмахивала, то на толчки наши стала очень отзывчивой.

— Ну и как тебе? — поинтересовался я.

Георгич пожал плечами:

— Пизда как пизда. Суховата.

Юленька негодующе фыркнула.

— А мне мокро, заебись. Кстати, Юленька, Георгич прав: мы снимем так, чтоб ничего интимного не показать. Зритель будет подозревать, что мой член у вас во рту, и что вы елозите по стволу своими губками; но он, зритель, и представить себе не сможет, как мне хорошо. Так что, Юленька, вы бы уже начинали сосать. Тогда на ваших щёчках станут появляться и пропадать очаровательные ямочки. Их-то мы зрителю и покажем. Это будет изюминка сцены.

Чуть помедлив, Юленька стала посасывать в такт моим фрикциям. Я закатил от удовольствия глаза.

— Серёга, ты вон уже сколько её в рот пялишь! Я тоже хочу!

— Вэлкам. Давай пялить вместе.

Мы поставили молчаливую Юленьку на колени.

— Сиськи поправь, — вновь велел Георгич, и Юленька сделала нам красиво. Потом сложила ладошки между грудями. Я поправил ей платок, разгладил кокетливую чёлочку. Геогрич разнял её руки и положил одну на свой член, другую на мой. Юленька привычно обхватила члены и передёрнула, как затворы дробовиков.

— О, идея! — сказал Георгич. — Встаём так, чтоб руки у неё — крестом. Пусть дрочит нам, а сама заходится в религиозном экстазе.

— Ты чего, Георгич, охуел? Какой экстаз, её свирепые гунны насилуют! Или твой хер уже святыней стал?

— Вот, блядь, умный вроде, а нихуя не умный! Она же католичка! У них весь кайф от страданий!

— О! Можешь, если захочешь! Юленька, работаем дубль.

Она послала мне скорбный взгляд, прикрыла на секунду глаза, потом подняла лицо к потолку и коленоприклонённая, гологрудая, схватившая нас за члены, нежным невинным личиком своим показала вдруг такую духовность, что член мой распух раза в два. И эта одухотворённая особа синхронно и очень умело начала нас надрачивать. Блин, я одноглазого не первый год дою, но что она творила с моим членом, это просто не вообразимо! А Георгич мечтал:

— Снимать будем из-за спин, чтоб в кадре только наши поджарые жопы, такие, знаешь, в полутенях, а она вся на свету посередине — руки крестом, сиськи в стороны, коленочки сомкнуты, мордашка задрана...

— Облёт камерой через голову, — подхватил я, — крупный план лица, фиксация. Потом со спины, чтоб жопка кругленькая из-под платья ровно на половину, талия узкая, сиськи по бокам белеют, волосы льняные, платок католический...

— И, блядь, два хуя в ладошках.

— Хуи затемним.

И вновь профессиональный разговор свершил с Юленькой какое-то чудо: она так заперебирала пальчиками, что, чтоб не спустить раньше времени, мне пришлось применить тяжёлую артиллерию: представить соседку бабу Груню, старуху девяноста лет, как она в бикини драит машины на автомойке.

— Эй, монашка, ты чё-то к свирепым гуннам неровно дышишь, — сказал Георгич. — Хоть бы команды подождала, что ли. Это ...  Читать дальше →