«Пахомовка». Часть 3: Майор против Хищника. Начало

— Молодец.

Пальцы перебираются к пуговицам, расстёгивают их медленно, одну за одной. Где-то в невидимом мне динамике женский голосок напевает про встречу в маршрутке. Сюр.

Я не вижу, что делает Хищник, для этого надо опустить голову, а петля заставляет держать её ровно. Не знаю, куда девать глаза, взгляд бегает, перескакивает с предмета на предмет, всё что угодно, лишь бы не смотреть в лицо насильнику. В конце концов я их просто закрываю. Видимо, он принимает это за признак удовольствия, хмыкает одобрительно, притягивает меня за талию, и я чувствую, как его губы касаются моих через скотч — такой себе поцелуй в презервативе. Он входит во вкус, в дело идёт уже язык, плёнка похрустывает, когда парень прикусывает мои губы, рука ложится на затылок, как раз на шляпку моего призрачного костыля. Больно, блин! Я издаю сдавленный стон, но, надо думать, он тоже будет занесён Ромой в список его побед.

Потом наступает черёд моих сисек. Я молча терплю, стараясь не дёргаться от отвращения, пока Хищник их мнёт, гладит и облизывает. Интересно, он и правда думает, что это доставляет мне хоть какое-то удовольствие? Как минимум половина знакомых мне мужиков свято верит, что женщина способна словить кайф при изнасиловании, если насильник будет более-менее старателен. Им без толку пытаться донести, что главный женский половой орган — мозг, что всё наше возбуждение кроется именно там, и если мужик «не цепляет», то можно хоть сутки елозить на женщине внутри и снаружи, но толку будет ноль, хоть член в мозоли сотри. Есть, правда, дамочки с вывертом сознания, вроде той же Алисы, секретарши Ужратого, которая кайфует от боли и унижения, но она как раз то исключение, которое подтверждает правило.

Рука Хищника протискивается мне в колготки, оттягивает резинку трусиков, медленно, но уверенно подбирается к щёлке, раздвигает губки, трогает клитор, чуть прижимает — чёрт, вот это вдруг отзывается не то чтоб удовольствием, но чем-то отдалённо похожим на его бледную тень. Хм... А если и правда попытаться расслабиться? Хотя как тут расслабишься, когда постоянно надо ловить баланс, напрягать каждую мышцу, чтоб не начать задыхаться, да ещё и в голове оркестр барабанщиков отрабатывает гала-концерт?

— Почему сухая? — в голосе Хищника неподдельная обида. Мне стоит большого усилия воли не рассмеяться в ответ нервным смехом. Мужчины... Скотч сними, расскажу.

Руки парня оставляют меня в покое, и я вдруг чувствую, как холодно в мастерской — ну да, ноябрь, между прочим, ночь, а об отоплении здесь вряд ли кто позаботился. Слышу шаги, потом какую-то возню у стены, и открываю глаза. Что за очередную пакость задумал этот гад?

Свет ламп отражается на бритой голове — я и не помню, когда он снял бейсболку. Когда Хищник опять поворачивается ко мне, в его руках — нож вроде тех, которыми режут линолеум, с коротеньким выдвижным лезвием, и пластиковое ведро. Я не хочу знать, зачем этот дикий набор предметов, отчаянно не хочу, настолько, что даже дыхание сбивается, а сердце заходится в бешеном стуке, словно намереваясь проломить грудную клетку и удрать отсюда подальше. Не показывать страха? Легко сказать. Сейчас моя фантазия, щедро вскормленная гуропабликами и опытом работы в юстиции, рисует мне такие картинки моего ближайшего будущего, что все планы и установки летят к чертям.

Поставив ведро у моих ног, Хищник смотрит мне в глаза. Ему явно нравится то, что он там видит, я буквально чувствую, как между нами натягиваются энергетические нити: он пьёт мой страх, смакует, длит это мгновение, не спеша переходить к действиям. Потом очень медленно протягивает руку к моей груди, оттягивает лямочку лифчика, просовывает лезвие между ней и кожей — холодно! — и перерезает одним движением. Потом — вторую. sexytales И в конце — перемычку между чашечками. Растерзанное бельё падает на бетон. Собрав пальцами колготки на моём лобке, Хищник вспарывает их лезвием, следом — трусики, просто разрезав их поперёк, открывая доступ к моим дырочкам. Всё это он проделывает не глядя, не отводя взгляда от моего лица — удивительно, как он умудрился меня не порезать.

Горячая ладонь накрывает мою щёлку, сжимает губы до лёгкой боли, мнёт, массирует ритмичными движениями, пока Хищник, обняв меня за талию рукой с зажатым в ней ножом, тихо говорит мне на ухо:

— Знаешь, что такое «собачий кайф»?

О да, я знаю. По-моему, об этой хрени знают восемь человек из десяти, а половина из этих восьми хоть раз, да пробовала — как правило, в школе ещё. Я тоже не рыжая, меня тогда даже уговаривать особо не пришлось. Сколько мне было, лет двенадцать? Иногда я удивляюсь, как вообще дожила до тридцатника, с моим-то неуёмным любопытством — видимо, хорошее чувство равновесия, позволяющее ходить по краешку той самой пропасти и не срываться. Или просто везение.

Кто как это практиковал. У нас было принято делать десятка два быстрых приседаний, становиться у стеночки, а потом кто-то из друзей пережимал горло чем-нибудь мягким, вроде шарфа, хотя годился и рукав. Пара секунд — и ты в нирване, смотришь цветные картинки, и, главное, совершенно бесплатно, даже на клей и пакет тратиться не надо. В первый раз я разбила лоб, шрам на брови остался на всю жизнь — я ожидала, что ноги ослабнут, но не думала, что они просто подломятся, и я грохнусь на бетонный пол со всего своего уже тогда немалого роста.

То, что от этой игры отмирают клетки мозга, мало кого волновало, как и риск однажды не вернуться из радужного рая гипоксии — у детей свои, особые отношения со смертью, никто другой не может, как они, постоянно ходить с ней рука об руку, кокетничать, но в то же время быть абсолютно, на физическом уровне уверенными в собственном бессмертии.

Мне повезло, что «переболела» я этой ерундой до того, как созрела. Если играть в удушье во время сексуальной стимуляции, оргазмы, насколько я знаю, бывают просто феерическими, избыток углекислоты и оксида азота в сочетании с кислородным голоданием творят с подкоркой чудеса, растормаживают куда лучше алкоголя, только вот и действует это вроде наркотиков — на это подсаживаются, забывая об инстинкте самосохранения, а результат... Достаточно почитать статистику самоубийств, где нередко фигурируют молодые (и не очень) люди с петлёй на шее и в спущенных штанах — в отличии от детских, во взрослые игры играют в одиночестве, и тут не будет друга, который подстрахует, если что-то пойдёт не так, а рано или поздно такое случается, это как с водителями — по иронии, в аварии реже всего попадают первогодки, которые осознают, что они пока неопытны, и ведут себя осторожно.

А теперь, как я поняла, в эту опасную игру хотят поиграть со мной. Возможно, предложи мне такое кто-то, кому я доверяю, это могло бы быть даже интересно. Но сейчас я смотрю в блестящие нехорошим огнём глаза Хищника — и мне страшно до чёртиков. Не хочу. Голова мотается из стороны в сторону в жесте отрицания. Похоже, он принимает это за «нет, не знаю», потому что объясняет:

— Я тебя немножко придушу. Не бойся, тебе понравится. Только сначала надо кое-что сделать. Не хочу, чтобы ты меня обмочила в процессе.

Что, простите? Я не сразу соображаю, чего он от меня хочет, когда Хищник наклоняется и быстро перерезает скотч, стягивающий мои ноги, а потом мне в бёдра тычется холодный бортик пластикового ведёрка. Лицо заливает краска стыда. Когда теряешь сознание, очень часто заодно утрачиваешь контроль и над мочевым пузырём. Значит, придушить он меня планирует не немножко, а как минимум до обморока...

Опорожнить мочевой пузырь прямо в его присутствии — действие из области моих табу, и сейчас это выбивает меня из моего хрупкого душевного равновесия даже больше, чем осознание возможности близкой смерти. Странно устроены мы, бабы. Сразу вспоминается анекдот про тётку, которая перед мытьём окон надевала красивое бельё, чтоб в ...  Читать дальше →