Развеянный свет. Часть 4

Девушка побледнела, поникла, губки задрожали, сложившись бантиком.

Герман иронично приподнял бровь — его на мякине уже не проведешь! За месяцы их тесного общения он хорошо усвоил, что в этом тихом омуте еще те черти водятся! Так что нефиг теперь из себя оскорбленную невинность строить.

‒ Маш... зачем это тебе? ‒ пытается разобраться, что творится в этой светлой головке.

Приподнимает личико, смотрит пристально, открыто, честно.

‒ Хочу, чтобы ты везде первым был...

Герман мученически стонет, чмокая в нос. Блин, Набоков все же разбирался в девочках-подростках гораздо лучше него! У его персональной Лолиты, слава Богу, хоть не столь юной, тоже огромные тараканы в голове.

‒ Кто же этим так занимается? С наскока, без подготовки? Ты вообще представляешь, что это больно? Или в твоих рассказах о таком не пишут?

Машка кусает губки под его гневной отповедью. Конечно, знает, просто не придумала, как по другому попросить попробовать.

‒ Тебе это очень неприятно? ‒ ставит в тупик прямым вопросом.

‒ Нет, ‒ Герман теряется. Да он и так растлитель малолетних, ему страшно и подумать еще и в этом направлении.

‒ А почему тогда? — робко спрашивает так, словно конфетку просит, а не заняться с ней анальным сексом!

‒ Маш, куда ты так спешишь? ‒ уже сдаваясь, спрашивает Герман.

Пожимает голыми плечиками — почему нет?

‒ Это разве плохо?

‒ Нет...

″Но я чувствую себя от этого еще старше! Мне не угнаться за тобой! ″ — думает про себя, не высказывая мысль вслух, не желая еще больше подчеркивать их разницу в возрасте.

‒ Так мы попробуем? ‒ нетерпеливо ерзает у него на коленях Маша. Его член, воодушевленный темой беседы, с интересом вздымает было поникшую голову.

‒ Прямо сейчас? ‒ Герман прищуривает глаза, смотрит нарочито кровожадно, стараясь напугать.

Не срабатывает. Машка расплывается в белозубой улыбке. Успела изучить его с потрохами, маленькая развратница!

‒ Не обязательно. Он к таким подвигам еще не готов, ‒ поддразнивает в ответ, кивая головой вниз.

‒ Хм... Я бы на твоем месте не был так уверен в безопасности твоей попки на сегодня, — грозно вещает Герман, хватая плутовку поперек талии, — отодрать можно разными способами! — громко шлепает, слушая заливистый, счастливый визг. Только что чуть не плакала от обиды, а тут уже смеется от радости, что пообещали желаемое. Избалованный ребенок, привыкший получать все, что пожелает. А уж им то крутить научилась с легкостью...

‒ Герман, ‒ ловко переворачивается, крепко обнимает, обожающе заглядывая в нахмуренное лицо, ‒ а ты раньше занимался аналом?

О! Какие мы слова, однако, знаем!

‒ Допустим, ‒ с восхищением рассматривает лукавую мордочку — что то еще она выдаст?

‒ То есть ты знаешь, как надо? ‒ уточняет негодница.

‒ Уж разберусь, поверь.

Доверчиво кивает, целуя в губы. Потом сползает вниз и устраивается на полу, между его ног, протягивая нежные ручки к уже соскучившемуся по ней предателю. Благодарность за еще несовершенную анальную дефлорацию превосходит все его ожидания.

Все же она всегда была слишком прилежной ученицей...

***

Последний экзамен Маша ожидаемо сдает без сучка, без задоринки. Мама, долго пристававшая к ней, чтобы купить платье для выпускного, все же уговаривает пройтись по магазинам. Покупают очень красивое салатово-зеленое платье без рукавов, облегающее стан плотной блестящей тканью и струящееся прямыми, элегантными линиями до пола. Маше оно очень нравится, в нем она себя чувствует очень взрослой, элегантной, красивой.

‒ Ну что, сказала уже своему мальчику, что скоро уезжаешь? ‒ притворно безразлично спрашивает мама, убирая легкий шарфик за спину и подкалывая волосы наверх в подобие праздничной прически.

‒ Нет... — Машка тут же краснеет, спохватывается, ‒ о чем ты, мам? Нет у меня никакого мальчика!

‒ Ну нет, так нет. Смотри сама. Только к кому же ты тогда бегаешь постоянно?

‒ Мы с Катькой все время вместе занимаемся! — пытается изобразить праведное возмущение Маша.

‒ Ага. Катька сама у своего Ванечки чуть не ночует. Ты у нее дома без нее занимаешься? Атмосфера располагает?

Машка понимает, что попалась с потрохами. Мать наверняка недавно с Катькиной мамой — Людой пересекалась, они давно приятельствовали, от кого она еще могла узнать про Катькину безумную любовь со студентом-второкурсником? Маша сама виновата, если бы почаще бывала дома, знала бы, а так, пропала вся ее конспирация.

‒ Мам, не надо, ‒ виновато просит.

‒ А я разве что-то говорю против? ‒ усмехается мать. ‒ Но это ты отцу можешь песни петь. Мне, главное, уверенность, что предохраняться вы не забываете!

‒ Ма-ма! ‒ вспыхивает Маша.

‒ Все. Поняла. Отстала, ‒ идет на попятную мать. ‒ Но ты все же ему скажи, а то еще один неприкаянный будет бродить под нашими окнами. В компанию к Юре.

Машка насуплено молчит. Как быстро мать вывела ее на чистую воду!

‒ Он не из школы... ‒ коряво пытается объясниться. Мама выразительно молчит, типа — это и так понятно было. ‒ Я люблю его, мамочка, не знаю, как сказать...

Глаза наполняются слезами, Маша всхлипывает и с облегчением падает в душистые материнские объятия, как в детстве, ища в ней утешения.

‒ Зайка моя, солнышко мое ненаглядное, Машунечка, конфетка моя шоколадная, ‒ мать шепчет нежные глупости, поглаживая по голове рыдающую взрослую дочь, ‒ бедная моя большая девочка...

Ее поддержка и понимание как бальзам для Машиного сердца. Она уже извелась за последние недели, не зная, что делать, успокаиваясь и забывая обо всем только рядом с Германом. В теории, они просто любовники, у нее нет никаких обязательств перед ним, но что делать, если сердцу плевать на это? Не уезжать, остаться с ним? Но кто она для него? Уехать, расстаться, забыть, как прекрасный, чистый, детский сон? Но как?

‒ Ты со всем разберешься, доченька, — шепчет мама. ‒ Мы с папой тебя поддержим, что бы ты не решила.

С благодарностью всхлипывает на материнской груди, понемногу успокаиваясь — ей придется разобраться. Но не сейчас. Пока еще слишком страшно задать ему тот, самый важный вопрос.

***

Выпускной для Маши проходит как в тумане. Она уже от души наревелась на Последнем Звонке, прощаясь с учителями, размеренной, понятной школьной жизнью, сейчас же больше переживала о том, что будет, а не о том, что ушло. Родители выпускников искрились радостью, светились улыбками, сами же выпускники только начинали осознавать вдруг обретенную свободу, впадая в эйфорию, но еще не осознавая всей ответственности, всех трудностей взрослой жизни, что ждала их за порогом.

Среди учителей Маша с замиранием сердца увидела Германа. Он с гордостью смотрел на нее. Душа девушки наполнилось радостью — ведь он пришел ради нее, вряд ли бы иначе согласился.

Как только торжественная часть вечера и банкет с родителями закончились, взрослые, раздавая последние благодарности учителям, стали расходиться по домам, оставляя выпускников гулять до утра. Маша на волне всеобщего ажиотажа планировала тоже тихонько убежать, чтобы с свою очередь провести бессонную ночь — впервые оставаясь у Германа, не страшась, что ее будут искать, но дорогу ей внезапно преградил Юра.

‒ Маш, ты что, уходишь уже? — подозрительно спросил он.

‒ Нет. Дома кое-что забыла. Папа сейчас подойдет, принесет, ‒ соврала она, пытаясь отвязаться.

‒ Так твои только ушли. Я видел, болтали с Германом Сергеичем на выходе. Не успеют так быстро обернуться.

‒ Ну ладно... ‒ О чем он мог разговаривать с ее родителями?

‒ Пока ждешь, пойдем, потанцуем, ‒ предложил парень.

Маша проворно отдернула руку. Юра болезненно скривился.

‒ Ты все еще злишься на меня?

‒ Нет, ‒ вынуждена была признать девушка. Она и забыть забыла о нем, какие там обиды?

‒ Тогда, потанцуй со мной, ‒ вновь попросил парень, ‒ один танец, у тебя есть время. Я же тебе ...