Невинная душа. Часть 2

— настаивал мельник, — потерпи немного, сейчас попривыкнет твой чуланчик. И узенькая же у тебя дырочка, совсем не разношенная еще, у Оносьицы рябой так и без всякого вспоможения залетает, а тут и с ворванью не идет.

Старик под вздохи своей любовницы начал поглаживать под платьем ее вспотевшую спину, нашептывая разные пошлые шалости, про то чем они сейчас занимаются и какие у девки чудные прелести. Так они застыли в нелепой и не очень удобной позе на несколько минут, пока коричневый глазок свыкался с вторгшимся в нее стрежнем. Боль потихоньку отступила и процесс пошел лучше, Устиница покрякивая даже и не заметила, как большой стержень плавно и постепенно прошел в нее по самое основание, погрузившись на всю свою длину.

Мельник также аккуратно подался назад, но освободив не больше половины своего молодца, опять начал наступление в глубину. Постепенно любовники притерлись друг к другу и набрали нужный темп. Поношенный временем, но еще вполне бодрый боец все легче и легче проскальзывал в жаркую норку по смазанным салом стенкам. Старику явно нравилось, как тугое колечко девственного ануса прилежно обхватывает его орудие прямо по средине, сжимает чувствительный стержень и ублажает его источник наслаждения на кончике члена не прямо, а через невидимые нити блаженства, за которые деликатно подергивает во время каждого движения взад и вперед. Захарий упоенно охал в свои густые усы и еще крепче сжимал мозолистыми ладонями нежные бедра юной любовницы.

Устиница тоже прочувствовала свою роль и, уже почти не ощущая болезненного жжения, раскачивала в такт любовнику задом, принимая снова и снова всю его великолепную мощь. Очень медленно и неуверенно, словно дрожа на ветру, огонек ее наслаждения раздувался во все больший костер, привлекая селянку своим ярким светом совсем нового ощущения, затягивал в свои горячие объятия смешанных боли и удовольствия и через время неминуемо обжег ее испепеляющим оргазмом.

Это было не так как обычно. Ей было сложно сравнить с теми эмоциями, что вызывал у нее клиторальный оргазм, ведь это был ее первый настоящий секс с мужчиной и сама по себе обстановка предполагала кардинальные различия чувств, но анальный секс пришелся ей по душе.

Устиница так увлеклась своими ощущениями, что даже и не заметила, как старик извлек свое заряженное дуло и накрыл весь ее дебелый зад выстрелами тугих струй спермы. Она чувствовала, как липкая жидкость стекает по ногам, но привыкшая к мужскому члену попочка казалось ощущала прежнюю наполненность твердой плотью и ее размеренные движения внутри.

Избу наполнил густой душёк дерьма, в котором они оба неаккуратно перепачкались, смешанный с пряным запахом спермы, женского сока и потных тел любовников, а за окнами уже начинал брезжить рассвет.

— Хороша, молодка, — усмехнулся дед, разглядывая изможденное молодое тело, развалившееся перед ним, — ублажила старика, не то, что деревенские бабы. Так и быть помогу тебе за то с твоей бедой.

Только тут Устиница вспомнила, зачем вообще приходила среди ночи на угорицу и подскочила как ужаленная, стараясь хоть как-то оправить свой разлохмаченный наряд.

— Ой, дедушка, а я-то совсем и позабыла про Параскеву, что же это я перед плотью слабой не устояла и себя погубила.

— Ничего ты не погубила, — успокоил мельник, — Параскева наша сродственница, ничего худого не делает, а если и пожурит, то по-доброму, по-родительски. Ты ей расскажи, как все дело обстояло, она простит, уж ты мне поверь.

— Как же я ей расскажу? — охнула селянка.

— Известное дело как, — отвечал старик, — укажу я тебе дорогу. Слушай, да запоминай. Пойдешь значит к Иванову полю, там ложбина будет. Иди вдоль по ней, не бойся, место не хоженое, конечно, но пробраться можно. Смотри не вздумай по полю пойти, а то полевик жуть как не любит, когда кто по ржи наливающейся ходит. Как дойдешь до межи полевой, увидишь небольшой лесок. Там деревня была Мокрецы, да погорела почитай, как пять десятков лет.

— Знаю, знаю, бывала там, по грибы бегали в тот лесок, — взбодрилась Устиница.

— Ты не перебивай, — осерчал дед, — как к опушке подойдешь повернись к лесу задом и иди так пока не окажешься в самом лесу. Это чтобы в святое место по твоим следам никакая нечисть не зашла, криков каких и звуков не бойся, они с тобой ничего не сделают. Домов в лесу давным-давно нет, что не сгорели, мужики на дрова разобрали, остался только один колодец.

— И колодец знаю, дедушка, чудной колодец, — вскрикнула девушка, — на поляне стоит, а деревья его не затягивают, никто за ним не смотрит, а он не обваливается, и вода в нем не переводится, да только пить ее нельзя, а то колодезник утянет на дно.

— Дать бы тебе по губам твоим, да только очень уж они хорошо с елдой управляются, — усмехнулся старик, — Не перебивай, говорю. Нет там никаких колодезников, глупости народ темный придумывает, да потом сам в них и верит. Еже ли надо знать, то у каждого колодца есть своя Вила златокосая, да только в Мокрецовском колодце своей Вилы нет, потому как колодец тот на месте капища устроен, мои предки волхвы из него живую воду брали для почитания богов наших. Когда пришли на Русь демоны иноплеменные, да повалили идолов богов словенских, да капища посекли и пожгли, тогда и то место погибло. А уж потом Мокрецы там устроили. Не послушали волхвов, что нам месте этом святом нельзя ничего строить, да и поставили храм злых духов иноземных, а вокруг него и село большое. Только наши боги хоть и силу потеряли, а все равно ж Сварожич, глядя на безобразие сие и попрание законов вселенских кинул чушку из кузнечного горна своего, да и спалил огнем очищающим нерадивых своих потомков, а место запечатал квадратом восьмиконечным. С той поры никто больше не рискует не то, что алтарей кровавых прежних ставить, а и появляться там.

— Как же я пройду туда? Ведь разгневаю Сварога? — испуганно спросила крестьянка

— Того, кто старых богов чтит, кто святой закон Прави, Яви и Нави блюдет, того предки наши в беде не бросят, завсегда помогут, — отозвался знахарь, — Есть у меня один оберег, за твою красоту и усладу, что старику дала, так и быть подарю тебе. Вот он.

— Это ж щепка обычная, — удивилась Устиница

— Дуреха, хм, щепка. Этот дуб самим среброголовым громовержцем расколот был. На моей угорице и рос он, да Перун в гневе молнией поразил его на сотни осколков, а я вот собрал обереги эти. Да много уже пороздал, но добрым людям чего ж не помочь. Бери, этот кусочек святого дерева тебя от любой напасти спасет. А еще вот возьми кусок пряжи. Она обычная, да только пригодится — когда к колодцу подойдешь. Встань к срубу спиной, да брось через левое плечо пряжу внутрь, ну и зови матушку Мокошь. Иди уже.

Устиница поместила щепку под рубаху в ложбинку между грудей, распрощалась с добрым мельником, пообещав напоследок, что непременно еще навестит его, а еще что впредь будет чтить духов земных, и с резвостью стрижа понеслась в указанное ей место. Захарий проводил ее до самой калитки и еще долго смотрел в след мелькающим белым пяточкам.

— Что же, волховник, не жаль тебе души загубленной? — раздался голос справа, — теперь умирать легко будет, да только дитя неразумное на страдания обрек, а еще и телом румяным похоть свою потешил.

— А ну брысь, скотина неразумная, ты меня не стыди, война на Руси идет, лучше бы облик свой истинный принял, — рявкнул старик, пнув Полкана ногой.

Первобытный страх снова обуял Устиницу, когда она проделывала весь указанный знахарем ритуал, но она в точности исполнила его. Пока она добралась до дальнего поля и отыскала в лесу колодец был уже почти полдень. Она опасалась, что не успеет или сделает что-то не так, только когда услышала за спиной нежный голос, она немного успокоилась. Теперь уж отступать некуда было. Девушка обернулась, сжимая, словно оружие в руке подаренную ей дубовую щепку, и увидела перед собой необыкновенно красивую высокую женщину средних лет в красном повойнике с расшитым убрусом, из-под которого свисали длинные серьги, сложенные из множества серебряных нитей. Незнакомка была облачена в праздничный цветастый сарафан, плавно описывающий нежные изгибы ее стройного тела, правда при этом она почему-то была босой.

— Устиница, ты ко мне пришла? Зачем Макошь видеть хотела? — спросила женщина, певуче растягивая долгое «а», — Что это у тебя? Захарий что ли щепу от дуба мужа моего дал? Вот же пройдоха, обхитрил все-таки. Да что ж ты онемела вся и слова не скажешь?

продолжение следует