Невинная душа. Часть 2

гладкой поверхности корня до самого основания, стараясь обхватить его по окружности своими полными губками. Горький отвратительный вкус заставил ее морщиться, но она решила не отступать и довести дело до конца, удивляясь, однако, что такое занятие может вызывать интерес у бабы. Впрочем, может дело лишь в обязанности женщины, не все же заботы приятны, надо просто перетерпеть.

Обильно омывая собственной слюной отросток, разместившийся у нее во рту, Устиница через некоторое время привыкла к отвратительному тошнотворному привкусу и начала деловито причмокивать эту колбаску. Она уже вся перепачкалась своей влагой, взбиваемой резкими хлюпающими движениями ее рта, пена стекала по подбородку, шее, дальше на грудь, перемазывала не только ее, но и покрытые пупырышками гусиной кожи ноги мельника.

Впрочем, ее усилия начали давать результат — она почувствовала, как облизываемый стручок начинает оживать, пульсировать, расти в длину, надуваться и заполнять все больше и больше пространства в ее горячем влажном рту. В резонанс с пробуждением гиганта, начало возвращаться покинувшее было ее возбуждение, поднимаясь откуда-то между ног, приятным жалящим покалыванием и нестерпимым зудом, растекаясь по сдобному юному телу, добираясь до самого кончика язычка, скользившего по гладкой головке.

Теперь она поняла, как возбуждающе тереться носиком об жесткие заросли волос на лобке, обхватывать губами твердеющий, наливающийся потаенной силой мужской инструмент, заглатывать его так глубоко, как только можно, наслаждаться его насыщенной горечью и удушливым ароматом. Подняв глаза наверх, она увидела блаженное лицо старика, наслаждающегося необычным искусством своей полуночной гости. Она поняла, что теперь он в ее власти, что мельник выполнит любую ее прихоть, только чтобы алые девичьи губки продолжали сжимать едва помещающийся между ними ствол.

Свободная рука рефлекторно спустилась к ее закупоренному бутону вульвы и, слегка раздвинув его створки, привычно заскользила по вспухшему клитору. Устиница поплыла от накатившей услады. Зудящая киска сочилась соком, заливая бедра, вся одежда была перепачкана ее выделениями, волосы взъерошены, лицо пылало от бешеной скачки, но она хотела только продолжать и продолжать. Ей так нравилось ласкать себя, одновременно держа во рту мужской корень, что не прошло и пяти минут, как красочный оргазм брызнул из ее перезрелого пушистого персика мириадами липких брызг.

Она повалилась на пол, обессиленная, но довольная. Огромной горой над ней возвышался мельник с торчащим в небо древком копья, обильно залитого слюной юной распутницы. Ему явно требовалось продолжение, так как его орудие только пришло в готовность, зарядившись от нежных ласк крестьянки, и призывно требовало произвести выстрел зарядом миллионов сперматозоидов в еще нетронутое никем детородное нутро полуночной гостьи.

Старик с диким ревом самца схватил девицу и, словно, не замечая веса ее дородного тела, швырнул на широкую деревянную кровать. Устиница, впрочем, не возражала против такого обращения. Она разлеглась на спине, подстраиваясь как можно удобнее под неровности жесткого матраса, и бесстыдно расставила ноги, приглашая мужчину к продолжению их игры.

— Давай же, дедушка, у меня так писечка горит, откупорь мою целочку, — призывно улыбалась развратница, раздвигая пальчиками края своей киски.

Захарий забрался на кровать и, наклонившись над девушкой, направил свое орудие на запечатанные ворота. Он плавно водил лысой головкой по влажной расщелине, из которой щедро сочился любовный нектар. Однако пухлые половинки крепко прижимались друг к дружке, словно ограждая девственную прелесть девушки от мужской грубости.

— Нет, негоже это, — вдруг произнес старик, — я тебя сейчас отворю, а потом опять на меня селяне будут бочку катить, что опозорил девку. Твой жених первый же прибежит после брачной ночи.

— Не прибежит, — стонала раззадоренная Устиницы, — никто ведь не узнает, я никому, ей богу. Давай же, мой хороший, мочи нет, никакого терпения. Сам меня поджег — теперь уже не потушить.

— Кто ж тебя трогал, дуреха, сама начала светить ляжками своими белыми, а потом еще и набросилась, — настаивал знахарь, — ты вот что, ступай-ка домой, а я заговор произнесу, ничего тебе Параскева и не сделает.

— Никуда я не уйду, — вспыхнула крестьянка, — ежели не дашь мне елды своей, так и знай всем расскажу, что ты приставал, распутник старый.

— Ты мне не грози, — огрызнулся хозяин, — не доросла еще, чтобы волхва страшить.

Устиница подскочила и резкими движением впилась поцелуем в беззубый рот старика.

— Пожалуйста, дедушка, — шептала она, — хочу, чтобы ты со мной это сделал, так мне по душе твоя штучка.

— Ладно, — умаслился дед, — мне самому не унять своего богатыря, раззадорила девка, только давай вот что, мы по-другому сделаем, чтобы нам и тебя не испортить и Яриловых пирогов попробовать, повертайся задом.

Девушка быстро сообразила, что собирается сделать старый распутник и, не имея ни капли возражения на противоестественное свое употребление встала на четвереньки, оттопырив свой круглый зад. Вожделение ее от всего происходящего достигло такого предела, что она уже не могла думать здраво, решив, отдаться на волю грязным желаниям и сокрытым мечтам.

Захарий подошел к столу и макнул пригоршней в плошку со свиным жиром. Затем он обильно намазал им свой вздувшийся конец, звучно натирая и без того блестящее окончание своей плоти густым слоем, и перешел к юной селянке. Его крючковатые загрубелые пальцы, испачканные салом, с не свойственной им деликатностью плавно и нежно принялись массировать коричневый глазок девичьего ануса, не только смазывая его, но и подготавливая к будущему вторжению.

Устиница вздрагивала предательским ознобом от этих непривычных, но при этом отдающих приятным возбуждением, прикосновений, к своему потаенному месту, которое она сама никогда еще употребляла подобным образом, считая чересчур грязным.

Чужие пальцы щекотали нежную кожицу, разливали по деликатным уголками девичьего тела жгучие, почти нестерпимы приливы наслаждения, рождали незнакомые доселе ощущения, заставляя несчастную все больше терять самообладание и погружаться в мир чувственной похоти, в круг настоящего, хоть и противоестественного совокупления. Наконец, шаловливый большой палец мельника провалился по обильно смазанному пути внутрь смрадного жерла, сорвав с губ мольбу, сделать с ней это немедленно.

— Сладкая какая ты, девка, — горячо шептал развратник, целую круглые, тугие щечки ягодиц, — складная какая, всё что надобно приделано, и всем Лада-озорница тебя наградила. Так и рассудок потеряешь совсем, когда на такую красоту любуешься. Как замуж выйдешь — приходи ко мне, ублажишь старика лакомством этим.

— Обязательно приду, дедушка, — охала в ответ растомившаяся дуреха, — что захочешь то и сделаешь со мной. Так мне нравиться ласка твоя.

— Ох, и пропадешь ты, молодуха, — хмыкнул знахарь, — вот через твой слабый передок и погубишь себя. Это дело известное, как попробуешь сладости уже не остановишься.

Старик, не спеша, с расстановкой и знанием дела, забрался на скрипящую расшатанную кровать и разместился поудобнее сзади своей жертва. Его рука уверенно направила все еще торчащий член прямо в предназначенное ему отверстие. От этого прикосновения девушка невольно напряглась, крепче смыкая сморщенные края своей задней дырочки.

— Не бойся, — ласково бормотал старичок, — я нежно все сделаю, и больно не будет.

Набухшая скользкая головка начала свое продвижение, но слишком тугой глазок никак не пропускал ее.

— Расслабься, говорю, — прикрикнул дед, звонко шлепая по голой девичьей ляжке.

Устиница вскликнула и напористый кончик мужского ствола проскочил через преграду, оказавшись сразу почти на треть в смрадной пещере.

— Ой-её-ей, — завопила девица, — вынимай ирод, аж в глазах помутилось, какой большой он, не помещается.

— Тихо, тихо, пошло дело,...  Читать дальше →