Наказание Сисястика

член и стянула с него трусы. И со вздохом восхищения замерла перед толстым длинным стволом, подрагивающим набухшей багровой головкой. Её скованные руки крепко сжимали основание члена сразу под яйцами, рот жадно раскрылся, готовый заглотить меня целиком... Это совсем не было похоже на то изысканное наслаждение, которое обещала она своими демонстрациями!

— Куда, блядь?!!

Взъярившись, я очень сильно хлестанул её по щеке, вызвав обалдевший крик. Она вскинула на меня глаза. Сколько эмоций было в том взгляде! Удивление, обида, ярость, обида, желание, обида, возмущение...

Наотмашь, из-за плеча, я ударил её по другой щеке:

— Губами ненакрашенными! Ты в зеркало себя видела?!! Ты чего себе, курица, позволяешь? Кто тебе разрешал, клуня тупая, без макияжа к мужскому члену тянуться?!!

Она закрылась ручонками от моих пощёчин:

— Простите, мой господин! Простите!

Я схватил её за волосы и выворотил лицо из ладоней, второй рукой бросил её руки на пол и придавил ногой цепочку наручников. Её мордашка с размазанной по щекам тушью и полустёртой розовой помадой на бледных, бесформенных от побоев губах оказалась в полном моём распоряжении. Я сдерживать себя не стал: хлестал рукой по щекам, по шее, по челюсти снизу, а когда ладонь заболела, схватил плётку и продолжил ею (тут пришлось пыл поумерить, чтоб не оставить шрамов).

— Блядь ты неопытная! — орал я. — Манда подзаборная! Привыкла бомжам в канавах хуи сосать? И ко мне тем же рылом?!! Привести себя в порядок! Немедленно! Привести! Ну же! Ну! Почему не слушаешься?!!

— Так вы... же... меня... не пуска... — рыдала она в голос, а я принялся стегать её огромные нежные груди. Груди отвечали тонкими воплями из её рта и мгновенно багровеющими рубцами по трепетным полушариям, но они так восхиТИТЕльно вздрагивали, что остановиться я не мог.

— Я из тебя, деревенщина, столичную штучку-то сделаю! Еще спасибо говорить станешь! Ещё хуй мне в благодарность отсосёшь! Только я подумаю, давать тебе или нет, потому что ты — пиздоглазая рваная мудоёбища!!!

Запыхавшись, швырнул её, ревущую белугой, на спину:

— Иди личико на ебале рисуй!

Сисястик в беспамятстве схватила валявшийся тут же на полу её собственный клач, и вскочила на ноги, чтоб добраться до зеркала. С воплем ярости я в два прыжка настиг её, схватил за хвост, пинком по ногам швырнул на колени, ткнул личиком в пол:

— Ты охуела?!! Кто позволял вставать с колен?!

В руке откуда-то оказался стек и, вжимая девушку мордашкой в пол, я принялся неистово лупить её по оттопыренной заднице.

— Пизда тупая!!! Сколько тебя учить?! При мне! С коленей! Не вставать! Глаз! Не! Поднимать! Правду! Говорить! Сколько раз повторять?!!

— Простите, Павел Павлович! — визжала она, дёргая руками, чтоб прикрыть жопку, но скованные перед животом, они не могли её спасти. — Простите меня, господин! Я не буду больше! Умоляю! Пощадите меня!

От её криков, на глаза мои совсем упала багровая пелена. Я вскочил, ногой вдавил её голову в пол и с удвоенной яростью принялся хлестать жестким прутом стека прекрасные, круглые, побагровевшие от экзекуции ягодицы и набухшую, трясущую губками пизду.

— Прошмандовкка ёбаная! Шалава защеканская! Будешь ещё хуи по клубам сосать? Отвечай, будешь?!

— Не буду! — вопила она, и вдруг судорожно выпрямила ноги, упала на пол плашмя; впервые за сегодняшний день она не выпячивала попочку — ещё бы, ягодицы не просто побагровели, они уже темнели огромными кровоподтёками. — Не буду больше сосать!

— Неправильный ответ! — ярился я, замахиваясь далеко из-за плеча, наслаждаясь, как каждый удар отдаётся в руке, с восторгом впитывая, как прут тянет за собой нежную кожу девичьей попки. — Ты будешь сосать! Потому что ты — блядь! Отвечай, будешь сосать по клубам?!!

— Буду!!! Буду сосать!!!

Кожа лопнула, брызнула кровь. Это отрезвило меня. Опустив руку со стеком, тяжело дыша, я смотрел, как бордовая струя прихотливо стекает по ягодичке к подрагивающим губкам вульвы. Глубоко вздохнув, я убрал ногу с её шеи:

— Вот и славненько. Соси на здоровье.

Сисястик лежала ничком на полу и плакала навзрыд.

Я бросил перед ней пачку влажных салфеток:

— Ебало вытри и малюй давай. У меня уже член поник, пока ты там копаешься!

Сисястик торопливо схватила салфетки и принялась утираться, хлюпая, всхлипывая и сморкаясь. Потом добыла из клача пудреницу с зеркальцем и скукожилась над ним. Я глядел на такую тугую, круглую попу, располосованную ударами... Редко встретишь такую красоту. Растрогавшись, подошёл к раковине умывальника и снял висевшее над ней зеркало. Положил на пол перед Сисястиком.

— Держи. Так тебе будет удобнее. Славь мою доброту.

— Спасибо, Павел Павлович, — всё ещё хлюпая носом, механически произнесла она и зависла на карачках над зеркалом с кисточкой туши в руках.

Я на секунду опешил, потом пнул её по висящим грудям. Вскрикнув, Сисястик испуганно уставилась на меня, не смея сменить позу.

— Не, ты совсем нюх потеряла! — возмутился я, наблюдая, как раскачиваются её титьки, и пиная их снова, как только заканчивали раскачиваться. — Разве так благодарят хозяина? Так, я спрашиваю?! Хуепутала!... — я сунул ей под нос ботинок. — Целуй ногу.

Сисястик ткнулась в ботинок носом.

Я ткнул ботнком ей в нос.

— Как следует целуй!

Со стоном Сисястик приникла к коже ботинка, аж раздавила об него свои губёшки, замерла так, потом отлипла со звонким чмоком и жалобно посмотрела на меня.

— Другое дело! — похвалил я и задрал носок ботинка. — Лижи подошву!

Если бы она отказалась, пришлось бы вытирать подошву о её лицо, да ещё и несколько раз, потом мыть, потом красить... Время. Но иначе было нельзя, требовалось восстановить авторитет, подорванный поцелуем груди, что я подарил Сисястику в минуту слабости.

Но она не возразила. Закрыв глаза, девушка медленно прошлась всей поверхностью языка от каблука до мыска.

Вернув ногу на место, я зашипел в её преданные, печальные глаза:

— И что, ты теперь этим грязным ртом надеешься мой член подержать? Да ты совсем дура! Там же у тебя теперь трава, песок, грязь и бактерии! И харчки чьи-нибудь! Быстро полощи слюнями! Быстро!

Она тут же засопела, собирая слюну, и забулькала ею.

— Покажи!

Сисястик послушно открыла рот. Слюны было так себе. Зато у меня оказалось заготовлено о-го-го! Я шумно собрал её всю и за два захода сплюнул девушке в открытый ротик.

— Вот теперь полощи!

Она шумно и долго забулькала. На удивление, глаза её выражали не брезгливость, но что-то вроде охуевшей благодарности.

— Глотай.

Она проглотила.

— Покажи!

Она послушно раззявила рот и высунула язык. Снизу колыхались божественные груди, исполосованные плетью.

— Вроде бы чисто, — сказал я. — Ладно, прощена. Можешь благодарить за зеркало.

И протянул руку для поцелуя.

Замерев на секунду, Сисястик трепетно приняла мою кисть и со стоном, как к святыне, приникла к ней губами, поелозила приятно, застыла, и вдруг посреди тёплого мокрого круга её губ ощутился остренький язычок, рисующий по коже узоры, как при французском поцелуе. Спустя долгие секунды, Сисястик отлепилась и покрыла каждый мой палец мелкими влажными поцелуйчиками.

— Ну вот, — поощрительно говорил я, гладя её горячую щёку, напрягшуюся в предчувствии пощёчины, и от того очень упругую и очень желанную, — можешь же. Всё-таки я великий педагог, раз даже такую тупую пизду, как ты, научил.

Тяжело дыша, Сисястик села на пятки и поникла головой ниже моего члена.

— Макияжем займись! — прикрикнул я. — Сколько тебя можно ждать?!!

И легонько пнул её в сиськи. Эх, жалко, ничего в ботинке нога не ощущает.

Сисястик склонилась над большим зеркалом и, оттопырив красивую попу, занялась извечным женским волшебством. Я же отошёл к шкафчику, исполняющему у меня обязанности бара, откупорил бутылку коньяку ...  Читать дальше →