Наказание Сисястика

Он сразу брюки с себя содрал, а я тем временем лифчик расстегнула, наклонилась вперёд, позволяя ему на пол упасть. Сиськи мои, освободившись, повисли и закачались очень соблазнительно. Вот стою я, нагнувшись, сиськи голые болтаются, и глазам своим не верю: я-то всё это придумала, чтоб он перевозбудился и кончил, недонеся, но, похоже, перестаралась — нестояк у паренька. Ох и намаялась я с ним тогда. Уж и мурлыкала, и на колени перед ним вставала, сиськи мяла, ему их протягивала, шепча: «Давай же, выеби их, выеби мои большие белые сиськи», и лапать себя позволяла, и слюнявить — всё бестолку. Он плачет и злится одновременно, кричит на меня. И говорит вдруг: «Тогда, Виктория Степановна, пизду покажите!» Я ему: «Хуюшки, не было такого уговора!» А он, расплакавшись: «Тогда я всё маме расскажу!» Делать нечего, закатала я юбку, стянула трусики, на парту села и ноги развела. Он аж затрясся весь, мне между ног уставился, чуть носом не уткнулся. Смотрю, пошёл процесс — хуишко наливаться стал. Он его надрачивает, но как-то вяло всё равно. Тогда я себя ласкать начала: клитор из складочек выправила, потрепала немного, губки половые наружу вытянула, поболтала ими, растянула в стороны, вход в пизду показала, палец в себя засунула, потом — два. Смотрю, у него встал почти. Но не совсем. Делать нечего, вздохнула я, иди, говорю, своей ручкой тебе подрочу. Он подошёл, робкий такой, член вяленький мне в ладошку вложил, а сам за сиськи схватился руками, рожу свою прыщавую в них зарыл и давай слюнявить, ушами лопоухими по соскам бить. Я думаю: «Блин, он же меня сейчас там гноем из прыщей пачкает!» И поняла, что мы, как «Красавица и чудовище», только чудовище в мультике аристократичным был, а мой — гоблин какой-то оказался. Но вместо омерзения вдруг такое возбуждение испытала, аж по бедрам потекло! Он мне сиськи мнёт и нализывает, а я одной рукой пизду себе натираю, а другой — член ему наяриваю, да так жарко, что встал, как у танка, за полминуты. Посадила я гоблина своего на стол, сама на колени перед ним встала, грудями обслюнавленными член обняла и стала двигаться вверх-вниз, сначала синхронно, потом сиськами в разнобой, а сама постанываю, даже стыдно. Пикачулин кончил за минуту, все титьки мне улил. Он-то кончил, а я только распалилась, пиздец какой-то! Ну, в возбуждении, и вытерла сиськи своими трусиками, и кинула, с дуру, ему «на память». Я же перед всем этим позором бутылку шампанского в себя влила, чтоб не стесняться... — Сисястик горько вздохнула. — В общем, домой я, переоделась в платьице это блядское, и — к подружке, на день рожденья, в клуб.

С полминуты мы молчали: она, нежно глядя на мою ширинку, и я, возбуждённый донельзя, смакующий свою следующую фантазию.

— Ах ты, соска злоебучая, — тихо начал я. — Ты что же такое тут наговорила, пизда ты хотючая? Почему в глаза не смотришь?! Скрываешь что-то?!

— Вы не велели, — вздрогнула Сисястик, не поднимая глаз. Молодец, не попалась.

— Да какие тут уже игры?! Ты понимаешь, что мне рассказала?!! Это же статья!

Она испуганно воззрилась на меня, залепетала:

— Но я же... проникновения же не было...

— Какое, нахрен, проникновение?! Это называется совращение малолетних! Они же у тебя десятый класс! Им пятнадцать-шестнадцать лет!

Глаза девушки вновь наполнились слезами, не смея встать с колен или отползти, она села на пятки, убегая пощёчины, и заныла:

— Не давала я... вы же сами меня заставили все это придумать!

— Хватит врать! Ух, как ты должна постараться, чтоб я прямо сейчас в полицию не позвонил!

— Павел Павлович, миленький, — Сисястик опять ревела и ползла ко мне на коленях; она бы руки заламывала, да руки по-прежнему были скованы за спиной. — Делайте, что хотите! Не надо меня пугать!

Она вдруг ткнулась лицом мне в ширинку и поцеловала там, потом подняла преданные заплаканные глазоньки. Я взял её снизу за лицо и потянул к своему лицу. Она послушно подалась. Наши лица приближались. Она все так же смотрела мне в глаза умоляющим взглядом. Когда остались считанные сантиметры, Сисястик приоткрыла губы и потянула их для поцелуя. Я остановил её лицо и прошептал:

— Кто тебе разрешал поднимать на меня глаза, шалава?

И собрав на язык заранее подготовленную слюну, смачно плюнул девушке в лицо. Несколько секунд с любовью разглядывал её изумленное красивое лицо с расползшейся по щеке кляксой слюны. Слюна струйкой стекала к уголку её губ и пробиралась в ротик. На ресницах сверкал бисер капелек. Насладившись, брезгливо зашипел:

— Ты что себе позволяешь? Как ты смеешь показывать мне свою захарканную рожу?! Быстро утрись! — и и пятернёй в лицо швырнул Сисястика от себя.

Девушка упала на спину, шустро перевернулась и, всхлипывая, начала тереться лицом о свой же, валявшийся на полу, пиджак. Руки её оставались скованы за спиной, зад призывно оттопырен. Я с наслаждением поднялся и взялся за стек:

— А я пока начну наказание.

И хлестнул её по вкусной, круглой жопке. Много сильнее, чем в первый раз, следы от которого уже успели сойти.

— Думала, я не услышал, как ты в своем рассказе один раз сиськи грудями назвала?

И вновь шлёпнул её, придержав лопаточку на вздрагивающей полужопице. И ещё раз.

— Думала, я забыл, что запрещал тебе глаза на меня поднимать?

И обрушил на круглую жопу целый шквал ударов, с оттяжечкой, оставлявших багровеющие кровоподтеки. С особенным удовольствием прицельно лупил по набухшей пиздёшке. Сисястик тонко выла, уткнувшись в пиджак.

— Поворачивайся на спину, преступница! — орал я, продолжая осыпать ударами её спину, жопку, нежные бёдра. — Сиськами нагрешила, пусть сиськи и отвечают!

Она мигом перекатилась на спину.

— Руки выправи, — тяжело дыша, велел я. — Сиськи поднимешь и держать будешь.

Задрав ноги выше головы, она ловко вывернула руки из-за спины вперёд, послушно взяла ими свои огромные круглые груди подняла их, нежныё, с огромными беззащитными ореолами, навстречу стеку. Темно-коричневая ткань натянулась так, что на высоте куполов стала белой. Сквозь неё были отчетливо видны и сосудистая сеть под тонкой нежной кожей груди, и пупырышки по окружности розовых ореолов. Судорожно сглатывая, будто и не мял только что собственными руками эти волшебные титьки, не крутил эти торчащие соски, я наклонился и осторожно, любовно похлопал лопаточкой стека сначала один сосочек, потом другой. Шлёпнул посильнее, придавив лопаточку, пока не сошла желеподобная дрожь, шлёпнул ещё раз, распаляясь, легонько пощёлкал взад-вперёд тонким прутом стека по вздыбленным сосочкам... Сисястик тихонечко постанывала. И тогда я начал лупить стеком по сиськам слева направо и справа налево, заставляя их болтаться в стороны, а её — вопить. Но рук Сисястик не опусакал, всё так же подставляла груди под удары, и я постепенно приходил в неистовство. Увидев, как натянулась между грудями ткань, я ловко начал шлёпать по их внутренним поверхностям и чуть вскользь, и через пару особенно громогласных шлепков ткань расползлась, обнажив белую кожу. Я начал хлестать в разрез, чтоб порвать ещё больше, но Сисястик вдруг бросила сиськи, схватила дыру и одним движением разорвала весь лиф платья, вывалив наружу ослепительно белые, вздрагивающие буфера.

— Ах ты, блядь такая! — завопил я. — Почему мешаешь?! — и стал хлестать груди. Голые, они много послушнее тряслись под ударами, тянулись следом за скользящим в оттяжечке стеком, наливались красными полосами. Сисястик, крича и стеная, тем не менее схватила титьки снова, собрала в кучу и подняла. Я почти любил её в этот момент.

Хрипло дыша, я рванулся к столу, схватил нож для бумаги и стал кромсать им остатки прозрачного верха, вспорол рукава, бархатный ошейник, располосовал оставшееся. Платье лохмотьями повисло на талии, прямо над задравшейся микроюбочкой, из-под которой к раскрытой, мокрой пиздёнке тянулись собранные в тесёмочку трусики. В неистовстве я кое-где поцарапал нежную кожу, сейчас заплакавшую алыми каплями. Кровь неторопливо ...  Читать дальше →