Сиреневый туман

Ширинку ломило и распирало. Так хотелось скорее вставить в эти нежные губки! Расул нажал на округлый белесый затылок, заставляя опуститься девчонку на колени. Прижался выпирающей ширинкой к лицу, заставляя плоть хоть на немного успокоиться. Посмотрел ей в глаза тем взволнованным, беззащитным и умоляющим взглядом, которым мужчины всего мира смотрят в глаза собирающимся взять у них в рот женщинам. Достал.

«Какой красивый!» — машинально подумала Аня. Обрезанный, с блестящей гладкой головкой, прямой, как стрела, средних размеров, крепкий, толстый, разбухший от желания, с круглыми поджатыми яичками — оххх! — Аня, выдохнув, осторожно взяла его губами. Удивительное ощущение гладкого упругого ствола во рту, нежно скользнувшего по нёбу. Расул нажал на ее затылок, и Аня, закашлявшись, уперлась подбородком в яички, а носом — в лобок, вдыхая терпкий запах гениталий, впечатавшись щекой в курчавый, жесткий пах, вцепившись пальчиками в крепкие волосатые ляжки. Отступать было некуда. Внутри билась маленькая птичка смутного желания, а снаружи все выглядело так, что сама напросилась. Осталось только переступить через себя и рухнуть в этот омут с пугающе страстным, требовательным, жёстко-красивым, зрелым восточным мужчиной. Запершило в горле, захотелось отвернуться, отвертеться от неприятной процедуры, Аня замотала головой, но поняла, что бесполезно: толстый член скользнул в горло и, прижавшись, замер там, мучительно перехватывая дыхание и вызывая спазмы. Аня, всхлипывая, мотала головой, с удивлением чувствуя, как предательски мокнет у нее между ног. Расул направил ее движения, и она почувствовала себя китайским болванчиком, с незапамятных времен стоявшим у бабушки в комоде. Требовательные движения Расула заставляли ее ритмично двигать головой, насаживаясь на чувствительный орган, словно, не имея своей воли и желаний. Как будто так надо — и все тут. Ее никто не спрашивает и не должен. Рот переполнился слюной, потекшей на подбородок. Чувство престраннейшее. Но так надо, кажется, именно так и должно быть все...

... Расулу казалось, что он летит по небу, как в старой сказке про джинна. Ноги подгибались от горячей сладости. Изо рта вырывались гортанные стоны. Возбуждение зашкаливало от мысли о запретном. О, Аллах! С ней, хотя бы, уже можно? Усилием воли заставил вспомнить себя, что, кажется, Зарема недавно ходила с подарком на день рождения. А, впрочем, какая теперь разница, лишь бы жена не узнала... Он по-своему любил и уважал Малику, но трахал ее всегда дежурно и по-быстрому, в супружеской постели, заваливая на спину и закидывая к себе на плечи ее смуглые волосатые ляжки. Втыкался сухим членом в родную горячую, до боли знакомую плоть, ритмично двигался, стараясь раскочегарить супругу, и вскоре кончал через положенные минуты. В последние годы ему все чаще казалось, что она просто терпит его постельные экзерсисы, словно мудрая всепрощающая мать неизбежные выходки глупого мальчишки.

С Лариской было всё проще. Роскошная тридцатилетняя шалава, отсосавшая у прежнего папика неплохую квартирку, она теперь жила его, Расула, периодическими подачками и нерегулярными визитами. С ней можно было не церемониться. Они понимали друг друга с полуслова. Расул обычно с трудом выдерживал подобие романтического ужина при свечах, с которым она его поджидала, понимая, что, в результате, так будет слаще. Рубиновое вино в игристых бокалах, легкая закуска, ненавязчивая музыка, разговоры ни о чем, долгие, пронзительные взгляды — к концу этой обязательной программы он обычно бывал настолько разогрет нетерпением, что почти без прелюдий набрасывался на страстное, опытное тело, бесцеремонно срывая хитроумный наряд. Его подогревало ее подобие возмущенного сопротивления, нравилось после всех этих глуповатых наигрышей в романтику грубо задрать ей на голову струящееся шелковое платье, махом стащить дизайнерские трусики и практически без предисловий одним движением вонзиться в роскошную подготовленную задницу, заставив орать ее вначале, глубоко стонать в продолжении и под конец завывать, вцепившись зубами в простыню. Заставить облизать, обсосать до миллиметра все закоулки его интимной зоны, виляя обкончанной дыркой и постанывая от удовольствия. Собственно, ради этих моментов он и держал ее в своей жизни, выполняя мелкие прихоти и заставляя порой неделями томиться в ожидании того мгновения, когда ему вновь приспичит позабавиться ее прелестями. Но вскоре и эти игры наскучили однообразием, и он стал всерьез подумывать о чем-то совсем новом...

... Это было чем-то совсем новым. Пугающим и манящим. Она была сейчас совсем взрослой. И не знала, нравится ли ей на самом деле это натужное взросление, прыжок через собственную голову. От глупости, пожалуй, однозначно. Она вдруг почувствовала, как его сильные пальцы судорожно вцепились в ее белокурую шевелюру.

— Аххх, красавица мая, саси, сааси, д"евачка!!! — Он закрыл глаза и выгнулся. Рука напряженно гладила ее по голове, слегка захватывая и оттягивая волосы, и она вдруг удивилась этой внезапной ласке. Он ведь только что груб был с ней, и она воспринимала это как должное, как расплату за дерзость. Стоя на коленях с тыкающимся в рот толстым членом, она чувствовала себя тупо униженной. И вдруг — снова это осознание собственного могущества и... нежность. Оказывается, так просто сделать мужчину ручным... Он ласково, но властно оттягивал ее голову за волосы, и ей вдруг захотелось стараться сделать ему приятное, показать, как хорошо она может. А она же может... Анюта всосала на всю длину, натужно упираясь горлом, закашлялась, снова всосала, попутно работая языком, задевая устьице головки.

Кажется, он уже немного сходил с ума. Опустил взгляд: раскрасневшееся, нежное, как цветок, лицо, расплывшаяся линия губ, плотно занятых членом, покорный взгляд увлажненных глаз, торчащие из-под задранного топика дрожащие пупырчатые сосочки. Девочка явно просится на член.

Поднял ее за волосы, грубо, жестко, подтянул к своему лицу и вдруг впервые в жизни сделал то, чего никогда раньше себе не позволял и о чем даже помыслить не мог без содрогания: прильнул своим ртом к бесформенным, мокрым губам, пахнущим его гениталиями, и, с наслаждением, долго-долго, нежно-нежно поцеловал взасос, упирая жесткий, горячий язык глубоко в небо. Их стоны и дыхания смешались, тела переплелись, и они сами не поняли, как оказались на просторном пыльном диване, стоявшем посреди холла. Толкнул ее на колени, уперев лбом в спинку дивана, со спущенными ниже колен трусами и шортами, в беленьких кроссовках со сползшими носками, сильно нажал на поясницу, заставив вывернуть наружу перламутровые створки мокрой раковинки...

... Перламутровые створки мокрой раковинки раскрываются навстречу... Анечка держит в руке маленький подарок моря. Рядом смеется белозубый Амин. Родители опять гоняют на доске, перекинув дочь на инструктора по дайвингу. Анечке ничего не надо лишний раз объяснять про погружение — она с шести лет ходит в бассейн. Но когда Амин берет ее руку своей красивой мускулистой рукой, что-то странно ёкает внутри, и она словно лишается воли и дара речи, растворившись в его улыбке. Смеётся его красивый белозубый рот в обрамлении стильной бородки, смеются глаза и брови, все лицо в сиянии солнца. Он приобнимает Анечку, стоя по колено в воде, словно случайно прижимается мускулистой волосатой голенью к ее не успевшим загореть ногам, и Анечка чувствует странное волнение, и сомнение, и жар. Они спотыкаются в прибое и падают в соленые брызги, исчезая под водой, выныривают, задыхаясь, и Анечка впервые ощущает что-то очень важное, страшное, сладкое и притягательное. Амин смеется и светится на солнце. Светится маленькая перламутровая раковинка в его руке — подарок моря. Тогда, после шестого класса, на море, рядом с веселым, белозубым мужчиной, Аня впервые чувствует смутный прилив пугливой женственности.

Странно, откуда все это берется? Вот, только что была маминой девочкой — и вдруг, едва себя ...  Читать дальше →