Сиреневый туман

стонет, как выгибается, словно нарочно его манит и дразнит и заставляет бешено долбить ее сокращающуюся, изливающуюся выделениями блядскую плоть. На мгновение он вышел из нее, сдерживаясь и переводя дыхание, любуясь стекающими по ляжкам молочно-лунными брызгами...

... Стекающими по стеклу молочно-лунными брызгами Аня налюбовалась на год вперед. Этот день она провела в комнате с видом на дождь. Наступила ночь. По стеклу бежали дождинки в мутном свете уличных фонарей. По Аниному лицу текли слезы. В наушниках задыхалась «Колыбельная для Беллы». Ну, что, прощай, детство! Прощай, Петраков!

Худощавый, флегматичный Петраков был ее тренером по плаванию и другом отца. Он вел ее много лет, с первых шагов, и почти что вывел в КМС. Сегодня на областных соревнованиях решалась ее судьба. И она совсем чуть-чуть не дотянула, всего полсекунды уступила этой долговязой торпеде из олимпийского резерва. Ей больно было видеть удрученное лицо Петракова. Он был для нее всем, она для него — многим, не только олимпийской надеждой. Он вкладывал в нее не только рабочее время и тренерские амбиции, но и душу. И она понимала это и старалась. Очень старалась. Не столько для себя, сколько для него. эротические истории sexytales Сама бы она как-то пережила свое поражение. Многолетняя жизнь в спорте приучила философски относиться к неудачам, и, лишь сильнее собравшись, идти к новой цели. Но этот расстроенный взгляд, закушенную губу, невысказанный укор перенести было нереально.

Как назло, отец не ехал, чтобы забрать ее после соревнований. Они с матерью давно перестали ходить «болеть» за нее. Считалось, что она уже вполне взрослая, и делает все для себя. Нютка стащила шапочку с головы, в мокром купальнике тяжело дыша, виновато опустилась на скамейку в раздевалке рядом с Петраковым. Слёзы навернулись на глаза, бесконтрольно заструились по лицу:

— Я старалась, Валерий Сергеевич! Я, правда, очень, очень старалась!

Ее трясло взахлеб, слова не выговаривались, она уткнула лицо в ладони, сгорбилась. Такая маленькая, несчастная. Вот, надо это ему, а? Обычно все они подлетают в объятия родителей с радостью, обидами... Ему остается лишь изречь пару напутственных фраз. Но Женька с Иркой, видите ли, считают, что все это глупости, и ребенок должен расти самостоятельным. И чего ему теперь с ней делать? Он неловко, негнущейся ладонью, погладил ее по светлым спутанным волосам.

— Ну, ладно, ладно, Ань... Чего ты. У тебя еще вся спортивная жизнь впереди. Соберешься, войдешь в форму. Через год всех их сделаешь! Ну, правда же?

Он улыбнулся и приблизил к ней свое лицо, поглаживая худенькое плечо.

— Ага! — Она вдруг взахлеб вцепилась руками в его шею, прижалась всем телом, благодарно прильнула губами к уху, всхлипывая, забормотала куда-то в колючий, терпкий парфюм:

— Валерий Сергеевич, миленький! Вы один только меня понимаете! Простите меня, простите!

Она все крепче прижималась к нему, и это было отчего-то невыносимо. Больше всего он испугался, что сейчас войдут и застанут его в обнимку с ученицей. Гибкое, тренированное юное тело в мокром купальнике судорожно льнуло к нему, и он вдруг ощутил в ней не ученицу, но девушку. От этой мысли стало неприятно-тревожно. Он потянулся, чтобы встать со скамейки, она, не отлипая, потянулась за ним, обхватывая его за шею. Ему пришлось обхватить ее двумя руками за талию, чтобы ослабить нагрузку на шейные позвонки, и, разогнувшись, он понял, что стоит посреди раздевалки в костюме, а на нем маленьким щенком висит ревущая ему в ухо Анютка, и он аккуратно придерживает ее под ягодицы, чтобы не уронить.

Это было уже слишком. Глаза затянула мутная пелена. С силой оторвал от себя полудетские ручонки, оттолкнул, с усилием поставил на пол. Задыхаясь, выдохнул:

— Ты кончай это, Соловьева, а? Неспортивное, понимаешь, поведение тут... развела!

Она бы все поняла, но он был сейчас какой-то не такой, как всегда, даже когда ругался. Он был чем-то страшно смущен и напуган. Она вмиг это поняла своей маленькой любящей душонкой. Он был зол на себя, зол на нее, на весь мир. Он за что-то ненавидел ее, и ненавидел себя за эту ненависть. Он был страшно ЧУЖОЙ. Доли секунды ей хватило, чтобы осознать: их отношения никогда уже не будут безмятежно-прежними. Что-то сломалось и рухнуло. Он не будет для нее только поддержкой. Она не будет для него просто любимой ученицей. Аня молниеносно схватила спортивную сумку, кеды, одежду в охапку и вылетела из раздевалки, сразу за дверью впечатавшись в светлый джемпер отца.

— Поехали! — Скомандовала она, кидая ему сумку и на ходу, подпрыгивая, пихая ногу в джинсы. Отец ни о чем не спрашивал. Захочет — сама расскажет, такова была его немудреная педагогическая философия. Весь вечер она просидела у окна, глядя сквозь слезы на мутные капли, заливающие оконное стекло, а назавтра достала с антресолей фирменные ракетки и потопала в федерацию бадминтона к маминой подруге, давно приглашавшей ее к себе. На тренировках она со всей дури впечатывала в легковесный воланчик всю свою неразделенную любовь и невысказанную ненависть. И через три года заработала первый юношеский.

... Предгрозовая темнота накрыла поселок, заклубилась тучами над участком, в давно не мытых окошках гостевого домика сгустился душный мрак. Тело налилось тяжелым потным блеском. Расул неожиданно для себя опустился на колени и сделал то, чего даже не мог представить раньше в своем исполнении: с наслаждением прильнул губами к сочащимся влагой, теплым, терпким, упругим складочкам. Всосал их в себя, закрыв глаза, прислушиваясь к новым ощущениям. Он. Лижет. У женщины. Стоя на коленях. В этом не было ничего ужасного, унизительного, только его бесконечная нежность и ее доверчиво вздрагивающая юная плоть. Он протянул руку к соскам, потянул один вниз, не переставая с наслаждением работать языком. Анечка застонала и выгнулась, еще плотнее вжимаясь в его лицо промежностью. Она ощутила, как что-то неуловимо изменилось в их раскладе. Он больше не был грубой тварью. Он начал чувствовать и понимать ее. И она была ему бесконечно благодарна. Приятное тепло разливалось внизу. Она ощущала себя текущей сучкой и обожаемой принцессой одновременно. Расулу захотелось увидеть ее: стонущие губы, полуприкрытые в наслаждении глаза, гримасу страсти, увидеть, что он сумел сделать с этой дерзкой девчонкой, как смог распалить, развратить, расплавить в горячее масло...

Он отодвинул ее, сел на диван, глубоко откинувшись на спинку и расставив ноги с грубо торчащим вверх темным членом, повернул Анечку лицом к себе, раздвинул ее ноги, нажимая на талию. Уставшая Анютка уперлась руками в его плечи и стала медленно насаживаться, опускаясь бедрами все ниже. Он подставил окаменелый орган, направляя его рукой, любуясь тем, как искажается ее лицо по мере встречи нежных складок с гладкой, плавящейся темной страстью головкой, по мере грубого проникновения его распаленного друга в хлюпающие недра. Она опустилась всем весом до упора, откинула голову, со стоном закусила губу и мучительно подалась вперед мускулистыми бедрами, судорожно наваливаясь на него внезапно обмякшим горячим телом. Вот он и поймал на член эту маленькую упругую сучку! И только сейчас признался себе, как давно этого хотел. За окном сгущалась серая мгла...

... Весенняя серая мгла плескалась под ногами. Анечка приплюхала домой на автобусе. Последние две тренировки отменили, а мобильный отца был недоступен. Кажется, он сегодня собирался куда-то в область. Кинув рюкзак в прихожей, протопала в кроссовках на кухню. Ага. Опять в холодильнике какая-то капуста. Мать совсем помешалась на здоровом образе жизни. Пойти пошарить у родителей в тумбочке денег на хозяйство, купить колбасы с хлебом. Нюта взлетела по лестнице на второй этаж и замерла. Радио, что ли, забыли выключить? Сквозь громкую музыку из динамиков пробивались странные звуки: крики, взвизги, низкие стоны. Аня на цыпочках подошла к полуоткрытой двери и замерла,...  Читать дальше →