Комплекс Электры

— Елена, объяснись толком. А то разговариваешь, как пьяная. Убийца, не убийца...

— Ох, я запуталась. Да, он убил свою мать. Он убил ее жестоко, не по-человечески. Ну, не верю я, что он подонок. Вот спинным мозгом не верю. Папочка, миленький, ты всегда учил меня доверять сердцу. Поверь сейчас сам. Прошу тебя.

— Детка, — голос отца смягчается, — ты обещала, что никогда не будешь пользоваться моим именем в своих целях.

— Я помню, папа. Но это один-единственный раз. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста

— Хорошо. Но только один раз.

— Деньги я буду передавать этому бурдюку сама? — перешла я к деловой части беседы.

— Предоставь все мне. Завтра иди к нему на прием и ни о чем не спрашивай.

Зная отца, я могла быть спокойной за исход завтрашней беседы с полковником. Чокнувшись бокалом с бутылкой мартини, выпиваю за свое гениальное решение и отправляюсь в душ. Ужин я заказала в номер, собираясь отметить начало первого серьезного репортажа «Из жизни заключенных». Проклятый телефон звонит тогда, когда я едва приступила к мясу по-французски. Экран предательски высвечивает номер Максимова и понимаю, что во избежание... неплохо бы ответить.

Черт возьми, совсем о нем забыла. А ведь должна была сегодня скинуть макет статьи. Номер готовится на следующую пятницу. Мне не успеть.

— Слушаю Дмитрий Юрьевич, — елейным голоском отзываюсь на раздраженное пиликанье.

— Явольская, где обещанная статья? Какого черта я сижу в редакции в девять вечера, когда меня дома ждет жена с ужином. Сама-то, небось, в ресторане трескаешь. Папенькины-то денежки позволяют по ресторанам питаться.

Так, ну это уже чересчур. Какого черта, ты, потный дурак, через слово полоскаешь имя отца?!

— Я готовлю репортаж, Дмитрий Юрьевич, — ледяным голосом сообщаю ему потрясающую новость.

— Какой репортаж, сто чертей на вилы? Ты что, журналистикой решила заняться? Папа из дома, что ли, выгнал?

— Дмитрий Юрьевич, я, конечно, понимаю ваши чувства, и полностью с ними согласна. Однако это не дает вам права оскорблять моего отца. А то, слышали, клевета теперь уголовное преступление... И срок давности по ней продлен до трех лет. А дома у нас все подписочки с вашими газетенками. Теми самыми, где вы порочите имя, честь и деловую репутацию моей семьи.

Заканчиваю ехидным голосом и думаю: « Почем сегодня ваш квас, сударыня».

Максимов осаживает коней и говорит уже совсем другим голосом.

— Елена Борисовна, простите за вспыльчивость. Поймите меня правильно, я сегодня даже не обедал, а уже девять вечера. Так что там с репортажем?

Вот так-то лучше. Вижу, вижу, боров, как у тебя подмышки вспотели. Не боись, сейчас потопаешь домой к своей упитанной супружнице. Она тебя оладушками накормит.

— Дмитрий Юрьевич, я прошу вас дать мне еще неделю. Открылись новые обстоятельства, репортаж обещает быть бомбой. Я надеюсь, что смогу раскопать дело десятилетней давности.

— Хорошо, Леночка, командировку я тебе продлю. Но ты обещаешь, что статья будет сенсацией?

— Дмитрий Юрьевич, ну когда я вас подводила.

— Вот том-то все и дело. Ну, хорошо, работай.

Улыбаюсь телефону, смотрю на прерванный ужин. Есть уже не хочется, все выкидываю в мусорку. Ничего, зато не потолстею. Расстеленная постель призывно подмигивает подушкой, приглашая на боковую, чем я и пользуюсь.

***

— Ванька, слышь, а что за краля к тебе приходила? — его теребили за за воротник тюремной куртки. — Ты же говорил, что у тебя родственников не осталось. А для невесты ты молодой слишком.

— Отстань, Пуля, я спать хочу, — Иван отвернулся к стене, давая понять, что ему разговор не интересен.

— Не, ну просто занятно. Может из «невест на час»? Их сейчас много по колониям шастает. Благотворительностью занимаются. Так я бы воспользовался, если что. Ты-то кто, пацан совсем. А я-то поопытней буду. Что за краля-то, а? Не томи душу.

— Журналистка она, — нехотя ответил собеседник, — пришла интервью брать. По делу о матери.

— Тю-ю-ю, — протянул Пуля, — так тому делу десять лет уже. Сейчас вон кажный день по сотне гробят, никому неинтересно. А в твоем-то деле какой интерес может быть для журналистов? Или есть все-таки? Ты почто мать-то грохнул? Может хоть сейчас скажешь?

— Пуля, уйди, добром прошу.

— Ну, как знаешь.

Пуля отправился на свою койку, а Иван закрыл глаза, пытаясь уснуть. И уснул. Но кошмарный сон навалился грозовой тучей. Смял лавиной сознание, выплавил мозг. Заставил проснуться от адской головной боли.

Иван никогда не знал отца. Как все дети, понимал, что он у него должен быть. Не раз расспрашивал мать, ловил в ответ ее туманную улыбку. Каждую неделю легенда его появления на свет менялась и обрастала новыми подробностями. То отец был полярным летчиком, который полетел спасать застрявший во льдах корабль. И сгинул вместе со всей командой где-то на самой окраине Южного полюса. То альпинистом, и его труп сейчас украшает северный склон Эвереста. То известным киноактером, разбившимся на съемках очередного фильма. Но больше всего ему понравилась история про секретного агента. Находящегося на исполнении очередного очень секретного задания, связанного с кражей государственных секретов одной небольшой дружественной Латиноамериканской страны. Этот факт давал призрачную надежду на то, что однажды отец появится на пороге, пропахший порохом и грязью. И он, маленький мальчик, прижмется к обшлагам его куртки, впитывая незнакомый запах.

Но годы шли, мальчик рос, и в двенадцать лет понял, что отец не вернется никогда. Никуда и ниоткуда. У него просто нет отца. У всех есть, а у него нет. И эту неприятную правду надо понять и принять.

Сон навалился опять. Иван услышал хриплый голос матери, зовущий из соседней комнаты. С неохотой выключил магнитофон и отправился в комнату. Туда, где сидела она.

— Сын, — звала с незнакомым блеском в глазах, — сын, подойди к мамочке. Мамочка хочет тебе что-то сказать.

На этом месте Иван всегда просыпался. Ему не хотелось слышать того, что скажет мать. Открыл сухие глаза и уставился в щербатую стену. Все царапины и трещинки на ней давно изучил тщательно и со вкусом. Он знал, что их ровно сто двадцать шесть штук. Ни одна из них не повторяла другую, а все вместе они составляли волшебный узор. Сокамерники мирно храпели в своих койках. Пуля, как всегда, болтал во сне, окучивая очередную «красотку». Он был «пожизненник». Разбойное нападение с отягчающими. Статья 162.4 УК РФ. Четыре трупа в результате. А сейчас Пуля неистово молится в часовне и пытается облегчить душу. Как быстро за решеткой становятся верующими. До тех пор, пока не получат УДО. А потом — все по новой. Отучаются люди жить на свободе по правилам, установленным этой самой свободой.

А вон Кабан — у него пятнадцать за распространение наркотиков. Он смирный, ни разу не был в карцере. Его ждет вожделенное УДО. На воле продавцы уже готовятся к его выходу.

А это-Дырка. Почему Дырка? Ну, как почему. Потому что Дырка, и этим все сказано.

Самому Ивану повезло еще тогда, десять лет назад, после приговора. Зайдя в барак, сразу столкнулся взглядом со здоровенным мужиком. Едва взглянув в тяжелые глаза, почувствовал, как сжались гениталии. Но у мужика оказался сын возраста Ивана. И только ему под огромным секретом парень рассказал, за что убил мать. Шрам (так его звали) вышел на свободу через два года, пригрозив Пуле молотоподобным кулаком:

— Узнаю... Покалечу.

Иван был благодарен Шраму еще и за то, что тот так и не выдал никому его секрета.

Через три месяца заканчивался срок, но испуганный мальчик, который жил внутри зэка все эти годы, боялся свободы. Он не знал жизни за колючей проволокой, его страшила неизвестность. Иван не хотел, но понимал: ему некуда идти. Оставалось одно: найти Шрама и заниматься вместе с ним разбоем.

— Черт, — неслышно ...  Читать дальше →